Один из главных претендентов на пост президента, Виктор Бабарико, сейчас находится в СИЗО КГБ и рискует не пройти в следующий этап гонки. От имени Бабарико теперь говорят представители его штаба, в том числе – музыкант, директор «Ок16» Мария Колесникова. Чтобы понять, почему человек искусства решает податься в политику, KYKY встретился с Марией. Заодно мы узнали, как работает штаб без своего лидера и в какой момент страх сменяется решимостью.
«Для меня нет разницы, чем заниматься: искусством или политикой»
KYKY: Мария, как вышло, что человек, который играет на флейте, идет в предвыборный штаб?
Мария Колесникова: Я не просто играю на флейте – уже много лет организовываю и руковожу международными культурными проектами. Знаете, только в Беларуси есть стереотип, что политикой могут заниматься какие-то эфемерные люди из органов. В любой европейской стране ни у одного гражданина не возникнет сомнения, что именно от него зависит, что будет происходить с государством. Представители власти – всего лишь нанятые народом менеджеры, а определяет и влияет на происходящее в стране – народ.
Для меня нет разницы, чем заниматься: искусством или политикой. Для реализации, в том числе, моих музыкальных и культурных проектов в этой стране многие вещи должны измениться. Участвуя в предвыборной кампании, я вношу свой вклад в будущее, где я и мои коллеги сможем полноценно заниматься тем, что любим. Политика определяет, сколько стоит хлеб в магазине, сложно ли нашим детям попасть в детские сады, как работает инфраструктура города, есть ли чистая вода в кране. Но в конечном счете всё это зависит от нас с вами. Я рада, что в Беларуси уже начали это понимать. Люди стали выражать своё несогласие, говорить власти: «Алло! Мы делегировали вам полномочия, чтобы вы нас обеспечивали водой, и мы об этом не думали». Мы видим, что государство на это по-хамски отвечает, не реагирует. Но в этот же момент формируется гражданское общество, люди объединяются, чтобы выполнить функцию государства заботы о самих себе. Покупают для врачей СИЗы, собирают деньги для помощи осужденным и пострадавшим от произвола властей – примеров много.
KYKY: Почему вы приняли решение уехать на учёбу Германию? Это была поездка в один конец?
М.К.: Я окончила Академию музыки, потом – ассистентуру-стажировку. К этому времени уже восемь лет преподавала, успела поиграть практически во всех больших известных коллективах. Мне было 25 лет, и я не понимала, что еще могу сделать в Беларуси, чтобы развиваться дальше.
Люди, которые занимаются искусством в этой стране, понимают, что существует огромная проблема – цензура, запрет на высказывание своих идей, мыслей. 12 лет назад, когда я уезжала, было еще хуже. К тому же я изучала редкие направления – старинную и современную музыку. Потому задумалась про учебу в другой стране, и мне посчастливилось поступить в Штутгарт.
Мне никто не поверит, но в первые два года жизни в Германии я практически не учила немецкий язык. Говорила на английском, потому что была уверена, что скоро уеду обратно в Беларусь. Но когда закончился первый «мастер», я поняла, что продолжать обучение – дико интересно, к тому же в Штутгарте есть масса возможностей для самореализации. Только тогда я перешла на немецкий.
В третьем тысячелетии границ не существует – они есть только в нашей голове. Любой профессионал может найти себе применение где угодно. Понятие, которое сохранилось с советских времен, «он уезжает за кордон, и больше мы его не увидим» – уже не работает. И тот факт, что я оказалась в Беларуси со своими европейскими проектами, это доказывает. Я могу их делать и в Германии, и в Японии – в любой стране. Ведь люди везде одинаковые, всех волнуют одни и те же вещи. И современное искусство отражает проблемы общества, которые происходят со всеми нами на этом земном шарике.
KYKY: Но ведь есть понятие дома, где «деньги лежат». Где он у вас?
М.К.: Все мои флейты до сих пор лежат в Германии (смеется). Я начала приезжать в Беларусь в 2016-м с проектами «Музыка холокоста», «Искусство и бизнес», «Музыка и политика» – мы поднимали темы, которые здесь мало кто освещал. Для меня же очевидно, что взаимосвязей между ними миллион. В августе 2019-го начала работать в «Ок16», при этом мои проекты в Германии не закончились, и я часто ездила туда. Но постепенно ресурсы на работу в двух странах стали заканчиваться.
За последний год много сил было вложено в развитие минского хаба и его команды – она там просто потрясающая. Кстати, я заметила, что в Беларуси работают крутые талантливые люди, но большинство из них вообще не осознает собственной ценности. Видно, что многие не уверены в своих силах: и в искусстве, и в бизнесе, и в политике. Важно давать беларусам возможность реализовываться – только так всё получится.
В конце марта 2020-го я приехала в Минск с одним чемоданом, и началась пандемия. Я могла и всё еще могу уехать в Германию в любой момент, но изначально приняла решение не делать этого. Если в тяжелые времена директор уезжает в другую страну пить просекко на балконе с розами, а команда в Беларуси страдает от «ковида» – это неправильно.
KYKY: Говорят, что только за пределами своей страны человек понимает значение слова патриотизм – с вами такое случилось?
М.К.: В школе я застала самое демократичное, свободное время в Беларуси – с 91-го по 96-й. Может, поэтому у меня никогда не стоял вопрос, беларуска я или нет. В Германии от студентов до профессоров и директоров фестивалей все точно знают, что Мария Колесникова из Беларуси, а не из России. Для меня это абсолютно естественный момент, я горжусь своей страной. Наверное, вы правы, что в других странах чувство гордости может усиливаться. Делая проекты с людьми со всего мира – Японии, Чили, Америки, Канады, Европы – я понимаю: никто не может сказать, что беларусы в чём-то хуже. А когда ты видишь, что делаешь даже лучше других, самооценка, конечно, повышается.
Как патриот Беларуси, могу сказать, что также являюсь и патриотом Европы. Я разделяю европейские ценности и считаю, что они двигают мировую цивилизацию вперед. Так, может, я просто патриот планеты Земля? Я уже начинаю говорить цитатами Виктора Дмитриевича: просто люблю людей. Хотя Беларусь для меня – очень личная история.
«Он убеждал акционеров покупать работы Сутина и Шагала, а не золотые унитазы»
KYKY: Вы работаете арт-директором «Ок16», который напрямую связан с Белгазпромбанком. Как вы познакомились с Виктором Бабарико? Сейчас это уже другой человек?
М.К.: Около трех лет назад я написала ему в Facebook, спросила, как в Беларуси происходит работа с искусством. И он, топ-менеджер банка, потратил свое время, чтобы развернуто ответить абсолютно незнакомому человеку на странные вопросы. Позже мы пересекались лично на разных проектах. Меня поразил его искренний интерес к деталям этих проектов, к людям. Я поняла, что в стране за десять лет что-то изменилось, раз у нее появились бизнесмены такого уровня, которые кайфуют от общения с людьми искусства и даже спорят с ними.
Виктор тогда и сейчас – один и тот же человек. Мне кажется, это качество всех цельных людей, когда сложно заметить разницу в их общении на кухне, в театре или в личном кабинете. Еще в момент знакомства я отметила, что любой, с кем общается Виктор, вне зависимости от социального статуса и профессии, чувствует большое уважение к себе. И за последний месяц кампании я убедилась в этом миллион раз. Волонтеры приходят к нему с вопросами и даже советами – он всегда выслушивает всех. Виктор слышит каждого человека – этого в беларуском обществе сильно не хватает. И вся деятельность Виктора говорит о том, что это очень смелый человек. Будучи на посту в Белгазпромбанке, он убеждал акционеров покупать работы Сутина и Шагала, а не золотые унитазы. Он чувствует ответственность за то, что происходит в стране, и берёт её на себя.
KYKY: Вы приняли решение войти в штаб этого кандидата в первый день кампании. Что стало триггером?
М.К.: За час до того, как Виктор опубликовал пост о выдвижении в кандидаты в президенты, я была с ним на встрече.
Пришла обсуждать будущие проекты «Ок16», но в итоге мы все время проговорили о его выборе. Он даже не спрашивал меня, хочу ли я быть в штабе. Думаю, он увидел, что для меня это не является вопросом – я верю (и это не пафосные слова), что именно такой цельный человек способен изменить нашу жизнь к лучшему.
В феврале в Штутгарте ставили оперу по роману Светланы Алексиевич. Мы виделись с ней на постановке, общались. В один момент речь зашла о Виктор Дмитриевиче – и мы пришли к выводу, что если бы таких людей в Беларуси было больше, страна была бы другой. Мы все в какой-то момент поняли: либо сейчас, либо никогда. Конечно, потом ты садишься и думаешь: «Что теперь будет с моей жизнью?» Я взяла отпуск на работе, уже перестала успевать готовить себе завтраки и заниматься спортом. Четко понимаю, что в ближайшие несколько месяцев не смогу уехать в Германию, а может, и больше – мы же не знаем, как всё закончится. Но я всегда в творчестве говорю о свободе мысли, свободе человека. Если я не откликаюсь на возможность лично помочь добиться этого, значит всем моим убеждениям грош цена. Если я поеду играть в Германию концерты – это будет полная чушь, потому что здесь и сейчас Виктор и Эдуард сидят в СИЗО КГБ.
KYKY: Что вообще сейчас происходит в штабе? Вы действуете по плану, который вам оставили?
М.К.: Работа кипит, возможно, сейчас она чуть менее заметна, чем когда Виктор Дмитриевич был в оффлайн и онлайн. Естественно, еще до того, как его задержали, у нас был план действий, и сейчас мы работаем в соответствии с ним. Изначально Виктор вникал во многие вопросы, при этом мы всегда много дискутировали и в итоге принимали коллективное решение. То же происходит и сейчас: у нас что-то вроде своего парламента (смеется). Никто после обсуждений не уходит недовольным: «Нет, вы все неправильно делаете». У нас одна цель – победить на выборах. Это значит, что до 9 августа нам нужно дойти без потерь всем штабом.
KYKY: Я так понимаю, что в штабе все работают бесплатно, но у Виктора арестовали избирательный фонд. На что вообще выживает кампания? На что в отпуске живете вы?
М.К.: Вопрос денег для меня не стоит – я всегда много и продуктивно работала, чтобы сейчас об этом не думать. Об этом же говорил и Виктор Дмитриевич: если в государстве будет хорошая экономика, то будет и независимость, и свобода, и все остальное. То же касается и каждого из нас: когда мы экономически независимые от государства, от мужа, то обретаем возможность делать тот выбор, к которому нас не принуждают.
Ни один человек в команде за время кампании не получил ни копейки. Да, счет арестован, но пока не началась активная агитация, мы не можем запускать ту же рекламу и печатать листовки. Но сейчас мы можем (и делаем) стримы от имени штаба.
«Мне позвонили со словами: «Маша, у нас минус два»
KYKY: Вы вели первый стрим команды Бабарико после его задержания. Почему именно вы?
М.К.: Это решение было заранее условлено с Виктором и командой, когда мы готовили обращение про референдум. Не скажу, что я волновалась на первом стриме, скорее, понимала, что момент – исторический, и мне предстоит сказать что-то очень важное, что может изменить жизнь Беларуси. Я боялась ошибиться, поэтому очень много читала с бумажки.
Одна из идей наших стримов – показать, что я, Маша Колесникова, музыкант, руководитель культурной институции, имею право говорить о политике, о проблемах и не боюсь этого. И что другие люди точно так же могут высказывать свое мнение: «Я купил маски для врачей – это я спасаю медиков и беларусов, а не государство, которое нам угрожает расстрелами» (речь о цитате Лукашенко, где он вспоминает вооруженные подавления восстаний в разных странах – Прим. KYKY); «Я – женщина, пожалуйста, уважайте и слушайте меня! Никакие плечи у меня не рухнут!». Мне хочется, чтобы моему примеру последовали многие и перестали бояться говорить: «Когда нас много – с нами ничего нельзя сделать».
KYKY: Вам в личные сообщения начали приходить угрозы/оскорбления? Вы думали об охраннике?
М.К.: Раньше меня часто узнавали на улице из-за моей культурной деятельности. Но после первого стрима я почувствовала к себе повышенное внимание, и оно было только позитивным. Приходишь в кафе, а люди тебе говорят «спасибо» и просят сделать фото. Это очень приятно, но мне кажется, что благодарить надо и тех, кто собирает подписи за альтернативных кандидатов, выстраивается в цепи солидарности, защищает Symbal.by. Мы все делаем общее дело.
Негатив в мой адрес тоже есть, но его в разы меньше. Некоторые советуют, как лучше выглядеть или говорить на стримах. Я же прекрасно понимаю, что не являюсь профессиональным диктором, но, может, в этом и есть моя сила. А что касается телохранителя, этот вопрос мы обсуждали в первые дни кампании с Виктором Дмитриевичем и пришли к выводу, что нам он не нужен. Если кто-то захочет с нами что-то сделать, никакой охранник не поможет.
KYKY: День, когда Виктора и Эдуарда задержали – как это было? Можете вспомнить, что вы делали с утра до ночи, когда люди на проспекте Независимости устроили пикет солидарности?
М.К.: У нас был совместный чат, в который Виктор каждый день писал: «Доброе утро», и мы столбиком ему отвечали: «Доброе», – это значило, что все из штаба на месте. В этот день было точно так же, но потом мне позвонили со словами: «Маша, у нас минус два». Сразу стало ясно, кого задержали. И хотя все были уверены, что в скором времени этого не произойдет – власть еще никогда так быстро, агрессивно и цинично не реагировала на своих оппонентов. И у нас, конечно, был план на этот случай. Истерики ни у кого не случилось, наоборот, штаб мобилизовался, потому что все поняли, как много зависит от наших действий.
Весь день мы просчитывали дальнейшие шаги, готовились к проведению стрима. В тот вечер я освободилась очень поздно, поэтому меня не было на цепи солидарности (слышала, его еще называли «пикет надежды»).
Помню, что пошла ужинать с друзьями в центр и, хотя мы были не на проспекте Независимости, я, как и Виктор, слышала людей, слышала, как сигналят машины.
Мы не планировали эту акцию – люди вышли на улицу сами, стихийно – это добавило уверенности в правильности моего выбора. В обществе начался процесс изменений, и его уже невозможно остановить. 435 тысяч людей поставили свою подпись за Виктора Дмитриевича, еще больше 500 тысяч человек – за других альтернативных кандидатов. Миллион – это громадное количество людей, которые хотят перемен. Они готовы консолидироваться, говорить в мирной форме государству: «Стойте, что вы вообще творите?»
Нельзя не заметить огромную разницу между событиями в стране в этом году и в 2006-м, 2010-м годах. При всем моем глубоком уважении к оппозиции, очевидно, что старые методы уже не работают. Большинство беларусов хотят совершенно простых вещей: добробыта, безопасности и мира. Их никто не слышит: ни оппозиция, ни действующая власть. Уже 26 лет мы живем с мыслью, что есть только один инструмент протеста – площадь, но все это время он ничего не меняет. А если продолжать пользоваться тем, что не работает, ничего и не изменится.
KYKY: Вы хорошо знакомы с театральным искусством. Если бы происходящее сейчас оказалось спектаклем, то каким?
М.К.: В феврале вместе с Виктором Дмитриевичем мы ходили на беларускую постановку «Комната умирает». Спектакль понравился нам обоим, но каждому по своим причинам. Это постановка, где хорошо показано мышление и ценности современного молодого беларуса, от чего и смешно, и больно. Там вообще много символичных моментов – про парады, трэш, про дедушку и его молодых внуков, про геев. Наверное, это и есть тот самый спектакль.
«У меня уже есть пакет с собранными вещами»
KYKY: Хочу поговорить с вами о беларуском феминизме. В чем проявляется разница в отношении к мужчине и женщине в ЦИК и других кабинетах?
М.К.: В ЦИК нас встретил только один представитель комиссии и два охранника, поэтому ко мне было такое же вежливое отношение, как и к нашим мужчинам-юристам. Но буду говорить, как есть: в Беларуси мужчины часто не воспринимают женщин как полноценных партнеров. И это двойная проблема, ведь многие женщины до сих пор думают, что мужчина – важнее, и что если они выйдут замуж, то обязательно будут счастливыми. Потому что брак – это проще, чем самостоятельно строить карьеру и независимость.
Не все женщины осознали, что могут не идти на поводу общественных стереотипов, что у них есть права, которые должны выполняться. Что мы – вообще-то большая сила – 51% всех избирателей на грядущих выборах. Если посмотреть статистику, большинство из тех, кто получает высшее образование, – это женщины. Но если посмотреть на статистику зарплат, корреляция обратная: мужчины по-прежнему зарабатывают больше.
Возмутительно, что в Беларуси до сих пор нет закона о домашнем насилии. По сути, государство говорит: «Пожалуйста, делайте с ними всё, что хотите, мы умываем руки». И легитимизирует монополию на насилие мужчины над женщиной. Почему власти по-хамски позволяют себе не принимать этот закон, который может сохранить здоровье и жизнь женщин и детей?
KYKY: Кумир молодежи нулевых, Алексей Хацкевич, в интервью доказывал мне, что дать затрещину женщине можно, если это по делу.
М.К.: Такие люди должны быть «нерукопожатными» в цивилизованном обществе. А нам всем обязательно нужно переставать бояться открыто говорить о фактах насилия. Если тема табуирована и замалчивается, она не решится сама собой.
KYKY: Вы наверняка знаете, что жена кандидата Цепкало, Вероника Цепкало, активно поддерживает кандидата Светлану Тихановскую.
М.К.: Было бы логичнее, если бы сам Валерий Цепкало выразил солидарность Светлане. А то опять получается: давайте вы, женщины, сами как-нибудь друг друга поддержите.
Женская солидарность – это замечательно и прекрасно, но вообще-то Валерий и Светлана находятся в одном статусе. Они оба претенденты на должность президента, и об этом тоже важно помнить, чтобы рассматривать ситуацию со всех сторон.
KYKY: У вас наверняка есть план на случай, если вас задержат. Прокручивали в голове, как будете себя вести после ареста?
М.К.: У меня уже есть пакетик с собранными вещами. Надо около двери поставить (смеется). Знаете, если серьёзно, я могу прокручивать в голове всё, что угодно, но к этому, на самом деле, нельзя подготовиться.
KYKY: Если Виктор победит, вы представляете себя и дальше в политике?
М.К.: У меня нет ответа на этот вопрос. Если бы мне два месяца назад кто-то сказал, что я буду представителем штаба кандидата на пост президента, я бы очень удивилась.
KYKY: Вам уже действительно не страшно?
М.К.: Я стала еще более ответственна за свои действия и поступки, потому что теперь они выражают не только мою позицию, но и линию штаба. Стала спокойнее и рассудительнее, потому что только так можно оставаться продуктивной. Не страшно, когда говоришь и делаешь то, во что веришь, – страшно не делать этого. Самое худшее, что в теории могут сделать, – убить нас. Но они же не пойдут на это.
Ирина Михно, рубрика «Герои»,