«Все приехали на «Оскар» на лимузинах, а я шла пешком»

KYKY: Дарья, вы сняли кино о провинциальной девочке, которая хочет уехать диджеить в Чикаго, но не может из-за документов. Поэтому застревает в Минске 90-х и знает, что «здесь никогда ничего не изменится». Как ваш фильм попал в номинанты на Оскар?

Дарья Жук: На базе Беларусьфильма был создан Оскаровский комитет, который рассмотрел заявку от моего продюсера Валеры Дмитроченко и выдвинул фильм кандидатом от страны. Я всегда считала подобные премии заоблачными далями и, конечно, фильм делала не для того, что побороться за Оскар – хотелось рассказать беларусам и людям Запада эту историю. В процессе создания фильма я как будто на войну сходила, буквально только что вернулась с нее и стала нормальным человеком. До этого была в собственном астрале: в какой-то момент подготовки ленты жизнь на несколько месяцев замкнулась, я просто сидела в своей квартире и монтировала кино. Стала мономаньяком и говорила только об этом фильме.

Узнала о том, что «Хрусталь» отправляют на «Оскар» на фестивале в Карловых Варах – ко мне подошел продюсер и сказал, что наш «Оскаровский комитет» согласен отправить фильм на премию. Валера рассказал новость прямо перед премьерой, и у меня случился эмоциональный перебор (улыбается). Такие большие мысли в принципе никогда не укладывались в мою голову, я привыкла воспринимать только осязаемые.

До того, как подать заявку на участие в кинопремии класса А (в Карловых Варах), мы по совету Игоря Сукманова (директора программы игрового кино международного кинофестиваля «Лiстапад»  – Прим. KYKY) показывали отрывки из еще незаконченной картины на индустриальных фестивалях. Это хороший способ заявить о себе, потому что на подобных показах можно обсудить сотрудничество с самыми разными людьми. То есть о нашем проекте уже знали. Вообще, кино можно питчить еще до начала его съемок: рассказывать про его идею агентам, продюсерам, которые участвуют в формировании списков на разных кинофестивалях, а потом посылать картину лично им. Это важно, так как вроде бы интерес со стороны Запада к Беларуси есть, на фестивалях ей выделяют немного места в программе, но в то же время мы не настолько интересны западному миру, чтобы расстилать перед нами красную дорожку.

KYKY: Гарантирует ли номинация на «Оскар» успех в карьере? Или для этого надо победить?

Д. Ж.: Номинация – это уже супер. Когда-то я подрабатывала консультантом в дистрибьюционной компании и видела реальный список представителей из 90 стран, которые были выдвинуты на премию в категории «Лучший фильм на иностранном языке». Это огромный конкурс, на участие в котором очень многие подают заявки и проходят, даже мой друг из Пуэрто-Рико как-то был выдвинут на премию. Так что наша цель сейчас – попасть в лонг-лист (10 фильмов) кинопремии. Конечно, еще лучше в шорт-лист из пяти фильмов, за которые голосуют. Но даже если фильм пройдет отбор и попадет в десятку, его точно многие посмотрят, а мне как режиссеру предложат работу над другими проектами.

KYKY: «Оскар» прошел несколько стадий: сначала через премию транслировали только кино для белых», затем номинировали фильм «Прочь». Прошлогоднюю премию укоряли в том, что она учитывает права абсолютно всех и стала стерильной. Вы доверяете этой награде? Считаете ее «киноэверестом»?

Д. Ж: Нет (улыбается). Самая главная премия, которую мне хочется получить, – Золотая пальмовая ветвь на Каннском кинофестивале. А про «Оскар» есть история: когда-то очень давно я дружила с человеком, который был членом академии этой премии. Однажды в очередной раз пришла к нему поплакаться на плече о том, что хочу делать кино, а он мне билет на «Оскар» вручил – сам уже раз двадцать там был. Помню, как все приезжали на церемонию на лимузинах, а я шла пешком в черном маленьком платье по отдельной красной дорожке для простых смертных – ее в стороне от красно делают – никто не верил, что у меня есть билет. Организаторы даже не представляли, что кто-то может на «Оскар» своими ногами прийти! Это было в 2002 году, я, естественно, сидела на самом дальнем балконе и, пройдя стадию приятного потрясения, поняла, что хочу быть «внизу». За церемонией очень классно наблюдать, но еще интереснее быть ее непосредственной частью.

KYKY: Есть ли в мире голливудских актеров и режиссеров понятие «каста»? Вечеринки, на которые можно попасть только с определенным статусом?

Д. Ж: Абсолютно. Например, торжество «Оскара», которое многие видят по телевизору, – реверансы, все самое главное происходит на вечеринках до и после кинопремии. Там начинаются новые фильмы, заключаются сделки, продумываются перемены в мировой киноиндустрии. Я на этих тусовках не была, но помню, как мои знакомые очень громко радовались и кричали: «Я попал на эту вечеринку!». «Попадание» зависит от статуса, но многое решает и талант человека. Например, абсолютно простую Грету Гервиг в прошлом году окрестили главной женщиной-режиссером – думаю, она была самой модной, крутой и интересной на вечеринке (а она такая и есть).

Есть и другой мир – индустрия, которая крутится около топовых звезд. Начинающие режиссеры всегда пытаются найти для себя потенциально хорошего актера, который может заинтересоваться их проектом и понять, что участие в нем будет полезно для карьеры. Есть даже сериал, который примерно описывает эти процессы, – «Антураж». Он про то, как агент наставляет актера на истинно верный путь. У режиссеров тоже есть менеджеры, которые помогают им правильно строить карьеру. Пройти этот путь в одиночку мучительно сложно хотя бы потому, что у тебя нет связей. Но вечеринки после кинофестивалей или других мероприятий могут исправить этот момент. Например, еще до дебюта в Карловых Варах мой знакомый на одной из тусовок порекомендовал меня хорошему менеджеру, а тот решил взяться. Мы почти каждый день общались, он присылал мне варианты сценариев – я первое время даже не верила, что подобное возможно.

«Мой бывший парень сейчас встречается с Вайноной Райдер»

KYKY: Вы учились в Гарварде, Колумбийском университете, бывали на многих киноприёмах. Связи помогли в создании фильма? Насколько реально в современном мире сделать кино «по блату»?

Д. Ж: Нереально. Можно попросить у условного дяди миллион, снять кино, но никогда не пройти с ним ни на один кинофестиваль. Там не берут взяток (улыбается). Когда я работала на HBO, на канал пришла девушка Лена Данем: все думали, что она с «улицы», а потом оказалось, что ее дядя – великий агент в Голливуде. Но при этом она вытянула проект на своем таланте и смелости.

Даже продюсеры шутили: «У Лены Данем дядя хороший, но и сама она ничего».

На успех человека влияет не помощь статусного окружения, а в принципе общение с талантливыми людьми. Я недавно смотрела чудесный фильм «Maya» про жизнь хип-хоп звезды M.I.A. Там описывается, как девочка-эмигрантка из Шри-Ланки начала путь поп-звезды в Лондоне благодаря своей подруге, которая уже была звездой. Я уверена, когда рядом с тобой есть ментор, на которого можно ориентироваться, становится проще поверить, что успех не так далек. Нью-Йорк хорош тем, что люди, которые гипнотизируют тебя своими образами через экран, сплошь и рядом ходят с тобой по одним улицам. Ты понимаешь, что ради их успеха и популярности работает огромная машина по раскрутке, часто пускающая всем нам пыль в глаза. А сами они – такие же простые люди, как и все мы, поэтому и познакомиться с ними можно. Например, мой бывший парень сейчас встречается с Вайноной Райдер. Я сама училась в Гарварде вместе с Натали Портман, только я на экономиста, а она – на психолога. Мы обе интересовались искусством, поэтому у нас были общие друзья. Я очень уважаю Натали за ее роли в кино, но в реальной жизни эта женщина показалась мне даже немного скучной, спокойной, приземленной в хорошем смысле этого слова. Я понимаю, что такое впечатление сохранилось из-за того, что первоначально к этому человеку был завышенные ожидания, продиктованные ее популярностью.

Возвращаясь к вопросу, безусловно, мне было бы намного сложнее реализовать проект без налаженных связей. Например, девушка, которая помогла получить грант из Германии, училась со мной в киношколе. А с одним из американских продюсеров я познакомилась на Каннском кинофестивале еще в 2009 году. Но я с уверенностью могу сказать, что связи решают только в том случае, когда у человека есть талант.

KYKY: Больше шести лет вы работали на канале HBO, опишите свой опыт: как работает эта гигантская компания?

Д. Ж: Я окончила Гарвард, мне очень хотелось заниматься творчеством, но в дипломе было написано «Экономика», а денег на личные проекты не было.  Чтобы подзаработать, но при этом быть как можно ближе к киноиндустрии, я отправила резюме в HBO. Работала на должности Business development, соприкасалась с дистрибуцией – грустный опыт для режиссера (улыбается). Сидела на одном этаже с СЕО компании, поэтому часто видела звездных гостей. Помню, однажды в офис буквально завалился по виду совсем не спавший Харви Вайнштейн в грязной одежде и пытался переодеться перед встречей в туалете. Пожалуй, самый чудесный и достаточно кинематографичный  момент из всего шестилетнего опыта работы – поездка в одном лифте с СЕО канала Ричардом Плеплером. Я просто не выдержала и начала рассказывать ему о себе, о том, что хочу заниматься кино. Очень типичная ситуация (улыбается). Он спокойно предложил записаться к нему на прием. Чуть позже я пришла на встречу и была крайне приятно удивлена простоте этого человека. Он буквально открыл мне глаза, дал наставления, хотя, казалось бы, зачем ему это делать. Отнесся ко мне с большим уважением, а после «консультации» представил меня своему секретарю как будущую главу HBO. Я понимала, что это большая лесть, но, тем не менее, ее было очень приятно услышать. Самое важное, что он общался со мной на равных. Наверное, во многом из-за этой черты характера Ричард до сих пор является руководителем этой компании – он вдохновитель.

Параллельно с работой на HBO я снимала независимое кино. Спродюсировала три документальных фильма – про группу Gogol Bordello, поэта Анну Ахматову и музыканта Дмитрия Шостаковича. Иногда весь отпуск проводила на съемках. Когда моя миграционная ситуация улучшилась – канал проспонсировал вид на жительство в Америке – я ушла. HBO – компания с безотказно работающей бизнес-моделью, где проекты окупаются еще до выхода на экраны, но и в то же время очень бюрократическая, где сложно подняться по карьерной лестнице или изменить профиль. Я хотела переквалифицироваться в продюсера, когда еще работала на канале, но поняла, что мне проще уйти и вернуться в новом статусе. А я и вернусь (улыбается). Спустя семь лет вернусь на канал в качестве режиссера для обсуждения сотрудничества. Самое смешное, что там до сих пор работают мои бывшие коллеги: никто никогда не уходит с HBO, люди отдают этой компании по тридцать лет. Такая вот старая гвардия.

«Сценарий «Хрусталя» лежал на Беларусьфильме полтора года»

KYKY: Я смотрела отрывок из вашей короткометражки «Настоящая американка», где девушка бреет ноги при помощи крема для торта. Пишут, что это автобиографическая лента. Это правда?

Д. Ж: Скажем, он более автобиографичный по сравнению с остальными. Это история про молодую девушку, которая приезжает по обмену в Америку из страны постсоветского пространства. Она попадает в дом к семье, где ее упрекают в том, что она не бреет ноги. И в знак протеста она решает сделать это демонстративно. Я тоже жила в американской семье – в 11 классе приехала по обмену в эту страну, чтобы язык подучить. В то время мы, дети СССР, не знали, что такое западная красота – на Западе девочки носили на лице много косметики, в общем, выглядели, как состоявшиеся женщины. Как же мне было неловко, когда американские «родители» намекнули, что я не соответствую их идеалам красоты и сказали: «А ты знаешь, что нужно брить ноги?». Мне было с одной стороны немного стыдно, с другой же я думала: а почему должна меняться и подстраиваться под их реальность? Конечно, я не поступила, как героиня моего фильма, – этот драматический конец вымышлен, но мне бы этого хотелось.

На Западе существует много стереотипов о нас (людях восточной Европы), которые хочется разбить – для этого как раз кино и существует. Например, у них есть убеждение, что мы непременно снимаем квартиры только в серых спальных районах на окраине города. Я этому и в кино, и в реальности сопротивляюсь.

KYKY: Вы пробовали работать с «Беларусьфильмом»? Что надо сделать, чтобы он стал успешной киностудией?

Д. Ж: Сценарий «Хрусталя» лежал на «Беларусьфильме» полтора года. Фидбэка не было, я понимала, что отправила проект «на деревню к бабушке», поэтому параллельно спрашивала у разных людей, могли бы они заинтересоваться фильмом, пыталась отыскать гранты – перепробовала кучу вариантов поисков финансовой помощи, а когда собралось 50-60% от нужного бюджета, решила начать съемки. Многие говорили, что нужно потерпеть, но я просто не выдержала, к тому же беларуская команда постоянно подстегивала, спрашивала, когда мы уже начнем.

«Беларусьфильм» я подключила к работе на последних стадиях создания фильма, поэтому мы сотрудничали на наших условиях.

Нашли точки соприкосновения, которые были полезны обеим сторонам. Например, киностудия дала нам натурплощадку, некоторые костюмы и оборудование, а взамен получила процентную ставку проекта – любая компания, которая даже частично финансирует проект, получает свой процент.

Что надо сделать «Беларусьфильму», чтобы стать лучше? Дело же не в киностудии, это лишь орган, который выражает позицию людей, принимающих решения. Я говорю про наше достаточно консервативное Министерство культуры. Когда оно будет готово рисковать, делать кино, не рассчитанное только на внутреннего зрителя, решится дать денег авторам, у которых нет послужного списка, возможно, все изменится. Я бы сейчас не рискнула полностью снимать фильм на «Беларусьфильме». Мне кажется, не стоит на 100% отдавать потенциально хороший проект киностудии, лучше делать его в коллаборации. Подтягивать независимых продюсеров и агентов из Польши, Украины, России, чтобы видеть и прислушиваться к разным мнениям. Именно в многоголосии могут родиться хорошие решения.

«У меня не было агентов, поисками партнеров я занималась сама»

KYKY: Вы самостоятельно нашли для фильма инвесторов из разных стран. Как эта финансовая схема работает?

Д. Ж: Деньги на фильм пришли с разных уголков мира. Не знаю, как бы уследила за всеми потоками без экономического образования – бюджет небольшой, а спонсоров много (улыбается). В финансировании поучаствовали компании из четырех стран: Беларуси, США, России и Германии. Из Франкфурта, например, пришел грант – это были деньги немецких налогоплательщиков. Таким образом Германия привлекла к себе независимое кино, надеюсь, позже немцы помогут и в дистрибуции.

У меня не было агентов, поисками партнеров я занималась сама, даже какого-то мексиканского знакомого просила о помощи. Это как зажечь костер, пригласить всех на танец, а потом надеяться, что он продолжит гореть без тебя. Но часто люди отказывались, а это очень неприятно. Помню, приехала на встречу в Москву на подписание контракта, человек уже ручку в руках держал, но в последний момент решил еще раз переговорить с партнерами – все отменилось.

Я собрала много разных денежных заплаточек и сделала независимый фильм, на творческий контроль над которым никто кроме меня не претендует (улыбается). Это очень популярная схема в киноиндустрии Америки: сначала ты по крупицам собираешь деньги на создание фильма, потом забрасываешь в один котел все доходы, полученные от его проката, и разбрасываешь его на всех, задействованных в проекте. Ее обкатывали уже не один раз, но мне кажется, мой российский продюсер до сих пор не верит ни в схему, ни в то, что к нему вернутся его деньги (улыбается).

KYKY: Вы представляетесь, как «беларуский режиссер, который живет в Нью-Йорке». Для вас важно, чтобы люди знали, откуда вы родом? Что вы рассказываете в Америке про Беларусь?

Д. Ж: Я никогда не отрывалась от своих корней. Но меня и не воспринимают американкой – я ей никогда не стану. Хотя уже могу назвать себя режиссером из Нью-Йорка – в этом городе, кажется, вообще нет коренных жителей, все откуда-то приехали, очень мультинациональный город (улыбается). Я его очень люблю, Америку люблю меньше. У меня был опыт жизни в Калифорнии, на среднем западе Америки – везде было некомфортно, только в Нью-Йорке хорошо, но Беларусь все равно притягивает обратно. Каждый раз, когда приезжаю в Минск, чувствую, как из истеричной волны попадаю в спокойную, размеренную. В этом городе время как будто течет медленнее, и мне это нравится. Буквально недавно спросила у мужа, не хочет ли он на какое-то время из Нью-Йорка сюда приехать пожить. Но, к сожалению, это пока нереально. Режиссер – нестабильная профессия, ты заканчиваешь проект и снова попадаешь в состояние моральной и финансовой нестабильности. А если предлагают что-то интересное, собираешь чемодан и едешь, даже в Китай.

Про Беларусь в Америке либо вообще ничего не спрашивают, либо задают общие вопросы, на которые сложно ответить – типа чем наша страна отличается от других. В последнее время я сталкиваюсь с другой проблемой – из-за титанических изменений в России меня часто определяют, как россиянку. Приходится объяснять, что это не так, что Беларусь – другая страна, где все иначе, у людей характеры другие. Мне кажется, беларусам не присущ империализм «я из большой страны, и мне всё можно», скорее мы думаем, что нам всё нельзя, потому что мы из маленькой страны. К тому же, мы гораздо лояльнее и более гибкие, чем россияне.

«Нас в беларуских школах учили: «Не высовывайся»

KYKY: Почему кино про Беларусь понравилось иностранцам?

Д. Ж: Когда я работала над фильмом, не думала, как сделать его интересным для беларусов и иностранцев, – снимала для друзей, с которыми тусовалась в Минске в 90-х. Но я все-таки училась в прекрасной киношколе Колумбии и понимаю, почему люди не выключают кино. У «Хрусталя» есть структура – персонаж, который чего-то очень сильно хочет, но у него не получается – и это уже держит зрителя. Многие иностранцы говорили, что никогда не были в нашей стране и им было бы интересно здесь побывать, но они не пойдут смотреть кино про Беларусь, им нужен сильный герой. Это азы драмы.

Когда на съемки пришла наша главная актриса Алина Насибуллина, мы поняли, что она напоминает нам молодую Мадонну. И хотя поп-звезда начинала в 80-х, а мы делали кино про 90-е, решили вытягивать этот образ. Возможно, поэтому у нашего проекта есть ассоциация с хорошим американским независимым кино 80-х.

KYKY: И последнее: расскажите, как беларусу попасть в Гарвард?

Д. Ж: Просто (улыбается). Но у меня к Гарварду был долгий путь. Сначала я окончила экстерном минскую школу, потом уехала по обмену учиться в американскую школу. Позже снова вернулась в Беларусь, доучилась в местной школе и приняла решение поехать на учебу в женский колледж. В 18 лет я попала в американскую деревню, от которой до города нужно было ехать часа три на машине. От безысходности читала много книг, а потом подружилась с двумя девочками – украинкой и казачкой.

Вместе мы пришли к решению, что нужно выбираться из этого болота. Я наметила побег в Гарвард.

Чтобы туда поступить, нужно получить рекомендации от учителей, заполнить анкеты и пройти тесты. Насколько я помню, это можно сделать даже в минском ИнЯзе. Экзамены в Гарвард, как мне показалось, даже легче, чем в беларуские ВУЗы – в них нет вопросов на эрудицию, типа, когда был построен какой-нибудь замок. При помощи текстов они хотят выяснить, насколько ты умеешь мыслить критически. Признаюсь, тестирование я прошла плохо. Для меня в то время эта система «выбрать а или б» была непривычной, хотелось просто выйти к доске и устно ответить.

После тестирования необходимо пройти интервью с человеком, который окончил Гарвард. Когда все это сделано, можно отправлять документы. Меня взяли на третий курс на полную стипендию. Американский университет научил американской пуританской философии – ставить себе высокую планку, достигать целей, бесконечно любить труд и быть упорным: если чего-то хочешь, упирайся в одну точку и работай.

Мне кажется, если бы я не поступила туда – не решилась бы пойти в кино, осталась в комфортной среде. Нас же как в беларуских школах учили: «Не высовывайся». До сих пор помню, как учительница по русскому зачеркивала местоимение «я» в сочинениях и заставляла переписывать Белинского. В Гарварде наоборот спрашивали, что мы думаем, учили не закрываться цитатами, а быть самим собой.