Алексей больше десяти лет не живет в Беларуси, но летом прошлого года он дистанционно ввязался в историю с фондом By_Help, за что осенью 2020-го СК обвинил его в «финансировании деятельности экстремистского формирования». Въезд в страну для Леончика теперь закрыт, но он не планирует отказываться от работы с фондом – наоборот, как сам говорит, он хочет «еще». 

Сейчас Алексей живет с супругой в Лондоне, периодически пишет смешные посты в фейсбуке и, помимо сотрудничества с фондом, работает на «настоящей» работе.  Сегодня мы говорим с ним про деньги фонда, хейт и о том, почему 13 лет назад он уехал в Европу и больше не вернулся в Беларусь. 

Часть 1. Первый миллион

KYKY: Алексей, когда я готовилась к интервью, у меня было ощущение, что вы – агент 007. Почему о вас ничего не известно интернету?

Алексей Леончик: Я стараюсь держать частную жизнь при себе – и только в фейсбуке. Раньше много писал про свои перелеты и так далее, но мне стало скучно. К тому же сейчас у меня слишком много коммуникаций, и часть я хочу оставить для себя. Вот сравните со Стрижаком – он постоянно раздает интервью, и ему они легко даются. У меня просто нет ресурса, чтобы искать возможности говорить о себе, но журналисты всегда меня находят. The Guardian нашел, Financial Times тоже. 

В целом я не против, если хотите, расскажу, в какой школе учился (смеется). Никогда не стремился к публичности. Насколько это хорошо для дела – не знаю. Мне кажется, если дело хорошее, оно само может себя раскачать. Всегда думал, что By_Help как кампания не должна ассоциироваться ни с моей личностью, ни с личностью Стрижака или других основателей. Эта кампания не должна прекратиться, если с нами что-то произойдет. 

Первая кампания By_Help появилась до событий 2020-го. У меня есть теория относительно фандрайзеров – уже в 2017-м, когда, собственно, мы и начали сборы, беларусы считали, что находятся в экстремальной ситуации. Уже тогда доросли до уровня понимания, что могут себе позволить, даже обязаны поддержать тех, кто выходит за нас на площадь. Мы сами пока не можем этого сделать, боимся, но мы готовы платить штрафы за тех, кто вышел. 

Когда все начиналось в 2017-м, у меня, как и обычно, была мигрень. Я пошел в паб снимать стресс и головную боль и вышел оттуда с приличной суммой.

Это была наша первая история успеха: мы написали пост, что можно помочь, и внезапно в разных городах появились люди, которые стали собирать деньги и переводить их нам.

Спонтанная кампания в течение первых четырех часов и четырёх литров эля стоила мне еще большей мигрени (никогда не снимайте ее алкоголем) и 8000 долларов. А потом мы собрали 50 000 долларов. 

В 2020-м история повторилась в больших масштабах. Мы перезапустили кампанию весной, к 10 августа она собрала 200 000 долларов. Потом мы заявили, что собираем деньги не только на выплаты штрафов, но и на помощь пострадавшим, и Остапа понесло. Сейчас донаты собираются медленнее, и это нормально. Публика немного выдохлась, но любой бегун выдыхается, берет паузу, а потом бежит дальше. 

KYKY: Раз вы сами начали про деньги, давайте сначала о них, а потом про что-то более приятное. By_Help собирает средства через ваш личный аккаунт – вы помните, какое максимальное количество денег было на вашем счету до того, как туда посыпались донаты? 

А.Л.: Максимальное количество денег на моем счету – 70-80 тысяч долларов. Обычно я быстро пускаю деньги в дело, у меня ничего не залеживается, но в тот раз мы собирались покупать квартиру. На моем счету никогда не было суммы в 5-10 долларов. Я некомфортно себя чувствую, когда баланс падает ниже трехзначной цифры, вы уж извините. 

KYKY: Что вы делали, когда на счету появился первый миллион? 

А.Л.: У меня был отпуск, я находился в Испании. Сидел в ресторане после большого заезда на велосипедах, где побил свой же рекорд по расстоянию. Уже собирался уходить, но обновил счет и сказал: «Шестой апероль, пожалуйста». 

У меня, конечно, было понимание, что это не мои деньги, но сам факт грел душу. Я понимал, что у кампании хорошая репутация. Мы на тот момент еще не запустили рекламу, с нами работало всего два волонтера, но при этом валилась куча денег. Это приятное ощущение. Но когда я выпил шестой апероль, меня накрыло: а как этот процесс организовать? Стало понятно, что будет очень геморройно и проблематично с точки зрения объемов, что нам нужен протокол, много волонтеров и так далее. 

KYKY: Давайте честно: в шутку вы называли себя миллионером при знакомстве с людьми? 

А.Л.: Никогда, честно. Наоборот, я старался, чтобы на меня в этом смысле обращали меньше внимания – его в интернете к моей персоне и так достаточно. Но коллеги называют меня «сонный миллионер». В середине августа мы создали несколько таблиц, где вели учет по выплатам. Я должен был заполнить часть из них, но не сделал этого, и в канале By_Help не появилась информация, что мы на тот момент выплатили аж 40 000 рублей. Сейчас, конечно, эти цифры смешно выглядят. А не сделал я этого, потому что проспал. Тогда коллеги начали шутить, мол, сейчас сонный миллионер проснется и все сделает – после этого меня так и зовут в наших узких кругах. 

Мы не планировали такого размаха кампании, поэтому вышло так, как вышло. Изначально все делалось буквально на коленках. В фейсбуке есть несколько типов сборов: можно собирать для зарегистрированной в фб благотворительной организации, для кого-то и для себя. Мы выбрали личный счет. Деньги на него в фейсбуке падают с опозданием, начинают выводиться примерно через семь дней и частями – соцсеть сама определяет, какими. Например, основная часть суммы, которая упала к нам 12-13 августа, пришла на счет с опозданием в три недели – только в начале сентября. 

Я тогда думал о том, чтобы зарегистрировать чарити (благотворительную организацию – Прим. KYKY), честно. Но, например, в Польше проще застрелиться, чем это сделать – ну очень долгий процесс. Да и в Британии чарити регистрируется 45 рабочих дней, потому что британцы проверяют компании на отмыв денег и прочее. Мы не могли так долго ждать, учитывая сколько побитых людей в сентябре нуждались в помощи – нельзя сказать, что ты заплатишь раненым, и сделать это через полгода.

Где-то к ноябрю мы разгребли основной поток заявок от избитых, но потом пришлось разбираться с блокировками счетов, которые устроил СК. До регистрации чарити мы так и не дошли – деньги до сих пор приходят на мой личный счет. Конечно, если бы мы знали заранее про масштаб, придумали бы другой способ сбора. Может, сделаем это к следующей кампании. Хотя, если честно, сомневаюсь, что она предупредит о себе за месяц – скорее всего, будет та же внезапная херня.

Часть 2. Комиссия в 200 000 долларов

KYKY: А есть же налог на вывод денег с фейсбука? 

А.Л.: Плату берет контора, которая выводит деньги, – Stripe. Как-то, кстати, банк заблокировал мой счет – это не очень приятное ощущение, когда на счету лежит 1 300 000 фунтов (≈1,7 миллиона долларов), а у тебя нет к ним доступа. Позвонил в службу поддержки, объяснил, мол, нехорошо, в Беларуси люди страдают, а вы, видимо, хотите появиться на первой странице The Guardian. Счет разблокировали на следующий день, хотя обычно эта процедура может длиться до двух недель. Так вот, Stripe забирает себе где-то 2,5% от снимаемой суммы. Условно, если вы собрали 100 000 фунтов, получите из них примерно 97 400 (≈136 000 долларов и 132 400 долларов соответственно).

Это небольшой процент – для сравнения, при выводе с PayPal на конвертации валют теряется около 5%. А стоимость прямой пересылки с британского счета на беларуский – где-то 4-6% в зависимости от скачков курса, да и беларуские банки не обижают себя количеством промежуточных оплат. В общем мы потеряли на транспорте денег около 5%. Я понимаю, что такой процент (≈200 000 долларов) с четырех миллионов выглядит совершенно ужасной суммой, но на самом деле это еще дешево. И мы с этим смирились, потому что это часть процесса. 

KYKY: Какой самый большой донат переводил один человек? Вы с ним знакомы?

А.Л.: Российский художник продал картину и вырученные с продажи деньги решил разделить между By_Help и By_Sol. Это был самый большой донат, по 10 000 долларов на кампанию. Я знаю имя этого художника, но лично с ним не знаком. Вообще, у нас было много спонтанных донатов на 3-5 и больше тысяч долларов. Например, люди помогали передавать деньги в Беларусь, и когда я с ними рассчитывался, они говорили: «Ты мне верни 20 тысяч, а 5 тысяч – за мой счет». И такой пример не единственный. 

KYKY: Вы сказали, что сейчас люди донатят медленнее, чем раньше, сколько денег осталось у фонда? Сколько уже потрачено? 

А.Л.: Для нас собирали средства разные организации за границей, и некоторые из них не могли долго перечислить собранное из-за бюрократии. Если посчитать все, что нам обещано, получится, что мы собрали больше 4 500 000 долларов, из которых уже потратили чуть больше 4 000 000 долларов.

То есть еще примерно полмиллиона у нас есть – этих денег хватит, чтобы закрыть уже поданные заявки, и еще останется. 

Аресты счетов в Беларуси повысили уровень финансовой грамотности людей. Многие же изначально не снимали с карт полученные от нас деньги. А некоторые и сейчас, спустя пять месяцев после блокировок, просыпаются и говорят: «Ой, у меня заблокировали 5000 рублей и до сих пор не вернули». Бляха, если бы мне упало 5000 рублей, я бы о них не забыл точно! Сейчас все поголовно снимают деньги с карт, поэтому вторая волна блокировок зацепила буквально пару тысяч долларов. 

Мне кажется сам факт, что люди поняли, насколько это государство совершенно е***тое (Аналог слова «эксцентричное» – Прим. KYKY), очень хорош. Многие внезапно стали интересоваться: а что с моими деньгами станет? Я не знаю, каков отток депозитов был после цирка от СК, но все получатели нашей помощи теперь снимают деньги моментально. А если случится что-то еще, биткоин всегда с нами. Чтобы запороть переводы в криптовалюте, нужно отключить интернет, но если это сделать – ляжет вся экономика, вот и всё.

KYKY: Я помню момент, когда лента в фейсбуке вдруг стала заполнена постами о том, что By_Help и By_Sol кидают людей, что лично вы и Андрей Стрижак не выплачиваете компенсации. Что вы тогда чувствовали? 

А.Л.: Сначала я психовал и нервничал, потому что думал: неужели мы реально где-то лажаем? Вообще, все началось с Ольги Карач. Она первая заявила, что мы кинули 300 человек, но на просьбу показать фамилии этих людей, ответила: «Ищите сами, это ваша работа». Мы нашли, и список был просто фееричный: половина людей уже получила деньги, еще часть к нам вообще не подавалась, и только судьба 40 из 300 заявок была не ясна. Мы сразу посадили команду с ними разбираться. Помню, я тогда еще написал достаточно вежливый пост на эту тему – коллеги настояли на такой тональности, мы же вежливая кампания. Но потом все поняли, что некоторым гражданам хоть кол на голове чеши – никакая информация до них не дойдет. 

Потом начали приходить точечные заявления, мол, вот вы гады, в Пинске не платите. Мы снова просмотрели фамилии, их было 16, и пропорция оказалась та же: 8 заявок уже погашены, еще 4 – в работе, остальные под вопросом. Люди имеют право спрашивать, и должны это делать. Когда нам пишут, условно, подскажите статус заявки, мы всегда отвечаем. Но когда кто-то начинается носиться с непонятными списками и кричать, что мы кидаем… 

Сначала я, и правда, думал: как некоторые люди могут быть такими мудаками? В первые полтора месяца мне было жутко неприятно, мягко говоря. Я разбирался со списками, но потом понял, что в 90% случаев – это фейки, и перестал психовать. Сейчас для меня важно, что мы выполняем свою работу и передаем людям деньги, остальное – болезнь роста.

Поэтому я написал второй, менее вежливый пост: «Ребята, знаете, по-английски говорят: suck up or fuck off. Или вы присылаете мне фамилию и я ее моментально проверяю, или вы перестаете писать, что фонды кидают людей». Это конструктивный подход, которого я ждал от многих людей с самого начала кампании. 

KYKY: Когда-нибудь хотелось послать все и выйти из проекта? 

А.Л.: Нет. У меня была и есть обязанность выплатить деньги, которые пришли на мое имя и имена других основателей, – теперь каждый из нас несет за них ответственность. Меня не учили рабочей этике, но я всегда считал, что если ты за что-то взялся – нужно сделать достойно.

Ну, хорошо, допустим, я уйду, кто тогда поведет кампанию? Нет такого человека. Вся команда должна будет остановиться и тоже уйти. Пока с нами работает хотя бы один волонтер, лично у меня нет такого права. Я и так нахожусь в куда лучшей ситуации, чем ребята, которые остаются в Беларуси. Давно живу за границей, являюсь гражданином европейской страны. При запросе на мою выдачу МИД поперхнется от смеха. Да и к тому же я человек амбициозный и не хочу, чтобы эта кампания стала последней – я хочу еще. 

KYKY: «Еще» – это что? 

А.Л.: Мне интересно что-то менять. Эта работа затягивает, ставит нетривиальные задачи, в конце концов вызывает азарт: мы собрали четыре миллиона, а сможем ли мы организовать кампанию в четыре раза больше? Знаете, как говорят: а что там холмом? Ну, пошли, посмотрим. 

Часть 3. «Я человек, который смотрит «дерьмо» за деньги»

KYKY: А теперь давайте о чем-то кроме денег: Алексей, расскажите, где прошло ваше детство? 

А.Л.: Я родился в Минске, но мой отец был военным и получил работу в Ереване, мы с мамой поехали за ним. Помню, маленьким проводил в Беларуси только лето, а весь остальной год – в Армении. Когда мне исполнилось восемь лет, отца перевели в Питер, и мы снова переехали. Жили в суровом рабочем районе, где по вечерам нужно было ходить аккуратно, потому что могло и по голове прилететь. Мы пробыли там три года, а в 94-м вернулись в Минск и уже не уезжали. 

В 96-м – это мне уже лет 14 было – я поступил в 24-ю минскую гимназию. Там же учился Максим Знак, мы были с ним на одном потоке. После школы поступил в БГУ на экономический факультет, потом перевелся на заочное и уехал на полгода в Индию. 

Сейчас я вспоминаю тот опыт и понимаю, насколько поездка вправила мне мозги. По сути, я узнал, что мир может быть совершенно другим. Индия в то время была страшно коррумпированной и не организованной страной, при этом уже тогда там проводились выборы, которые считали. Конечно, в моменте я вообще об этом не задумывался, мне просто было весело – студенты, пиво, водка и очень толерантное сообщество. 

Я вернулся из Индии в 2005-м и практически сразу же по другой образовательной программе уехал в Германию, но продолжал заочно учиться в БГУ. В 2007-м снова приехал в Беларусь, нашел работу и впервые уехал в Польшу – по программе Лэйна Киркланда, которая рассчитана на стипендиатов. В конце 2009-го перебрался в Лондон, где закончил магистратуру. С тех пор я и мотаюсь между Варшавой и Лондоном – это продолжается уже 13 лет.

KYKY: Почему вас так тянуло в Европу?

А.Л.: Когда я вернулся из Индии, мне очень не хотелось сидеть в Беларуси. Там все такое цветастое, красочное, а в Минске в то время – серое и мертвое. Не знаю, какие у вас ассоциации с 2005-м, лично мне вспоминается город, где нет ничего. Тогда Варшава на фоне Минска выглядела суперподвижной, хотя на деле была провинциальной деревней, где взахлеб копировали все западное. В Польше нулевых было комьюнити, были места, а у нас… Демократичные рестораны, бары в Беларуси начали массово открываться в 2010-м, наверное, а мне до этого нужно было чем-то заниматься.

KYKY: Как к евротрипам относились родители? Вы сказали, что папа был военным – а кем работала мама?

А.Л.: Мама была преподавателем. Они с отцом всегда оставляли выбор за мной, совершенно не препятствовали, и помогали, если нужно было. 

Если честно, я не спрашивал, за кого они голосовали. Мне кажется, Лукашенко… Как и [премьер-министр Борис] Джонсон в Британии – человек без позиции. Он на референдум про «Брексит» пришел с двумя бумажками: на одной было написано, почему он «за», а на второй – почему «против».

Лукашенко такого же пошиба, но только Джонсон авторитарным не станет – у него яиц нет. Да и его быстро здесь на кол посадят. Хотя, может, и не на кол – британцы же вежливые.

Кстати, а дед мой был хорошо знаком с Шушкевичем. Они вместе преподавали в педагогическом. Дед был человеком, который постоянно нелицеприятно высказывался про русификацию в беларуском обществе. Он сам преподавал только на беларуском, превалирующее количество его работ были написаны на этом языке. Помню, рядом с нашим домом был магазин «Залаты певень», как-то мы выходим и видим, что там поменяли вывеску на «Золотой петушок». Тогда я узнал, что дед умеет ругаться матом.

KYKY: У вас сейчас есть то, что называют «настоящая работа»?

А.Л.: Есть, и ее очень много. Я работаю с обучающими программами для журналистов и активистов. И не только в Беларуси, но и в Грузии, в Украине. Занимаюсь медийным консалтингом – наверное, я неплохо понимаю, что может привести СМИ к лучшим позициями. 

А еще я человек, который смотрит «дерьмо» за деньги – БТ, например. Мы отслеживаем нарратив, который доминирует в новостях. Проще говоря, следим, о чем сегодня говорит пропаганда и насколько ее повестка пересекается с российской. Цель мониторинга в Беларуси – понять, несколько сливаются медиапространства этих стран, так как этот факт сигнализирует о куда большей проблеме. 

Часть 4. Об игристом и лобстерах

KYKY: Раз мы заговорили про БТ, не могу не спросить: пропаганда обвинила вас в любви к шампанскому и лобстерам, на что вы возразили, что игристое пьется с устрицами. Но кто-то в итоге задонатил вам 100 евро именно на лобстера – куда вы потратили эти деньги? 

А.Л.: Они отправились в общий котел. Но я чувствовал себя обязанным пойти в лондонский Burger & Lobster и потратить некоторую сумму на лобстера и игристое, чтобы соответствовать ситуации. И пошел. Но деньги были потрачены из моего личного кошелька. 

Лондон, наконец, начал оживать после локдауна. Мне действительно нравится этот город, когда он не закрыт. Тут нет проблем с музеями, первыми в мире проходят все премьеры...

KYKY: И королева есть. 

А.Л.: Я республиканец, поэтому королева меня вообще не заводит. Она хороший человек, но я не вижу смысла в институте монархии как таковой.

С другой стороны, я понимаю, что людям нужно с кем-то сравнивать политиков, которых постоянно критикуют, – с той же Лизой или тайским королем, рейтинги которого офигенные как раз потому, что он не лезет в политику. Видимо, людям нужен кто-то, на кого иногда можно помолиться. Кстати, я атеист.

KYKY: Вы сказали, что приобрели квартиру в Лондоне, – сколько сейчас стоит недвижимость в Англии? 

А.Л.: Аренда квартир здесь просто нереальная – мы говорим о 1500 фунтах в месяц (≈2000 долларов). Лондон – город класса А, таких в Европе всего два, еще Париж. А Британия, как и Беларусь, – страна одного города. 

Поэтому мы решили остановиться именно здесь: экономить, но жить в провинции, где нечего делать, – не мое. Платить 1500 фунтов за аренду тоже не хотелось, всегда лучше инвестировать в свое, поэтому мы взяли ипотеку. И если БТ будет это читать, могу рассказать, что ипотечный процент в Англии – 1,74, в Польше – около 2,2%-4,3%. В Беларуси же ипотеки как института вообще нет, но кредит на жилье дают под 13 и больше процентов. 

Средняя цена на недвижимость в Лондоне – 380 000 фунтов (≈500 000 долларов). При этом средняя зарплата здесь в районе 3000 фунтов (≈4000 долларов), из которых ипотека забирает около 1300 фунтов (≈1700 долларов). Аренда бы стоила на 200-300 футов дороже, то есть, оформляя ипотеку, ты ежемесячно экономишь среднюю беларускую зарплату. И у тебя остается примерно 1200 фунтов (≈1600 долларов) на расходы – даже с моими неосторожными хождениями по ресторанам (я готовить научился только два года назад) это очень приличные деньги. 

KYKY: У вас уже есть квартира и работа в Европе, при этом вы погружены в беларуский проект. За эти 13 лет вам не хотелось вернуться домой? 

А.Л.: Я очень люблю Британию, она дала мне возможность говорить о политике. Но я никогда не буду здесь в полной мере «своим». При этом я прекрасно знаю культурный контекст Беларуси. У меня были короткие визиты домой… До 9 августа 2020-го мне не хотелось возвращаться туда на более долгий срок, а сейчас этого желания выше крыши.

Сейчас я вижу страну, о существовании которой знал давно, – это страна, где социальный контракт с Лукашенко расторгнут. 

KYKY: Вы уже думали о том, что будете делать, когда революция закончится? 

А.Л.: В политику точно не пойду – когда увидел поток хейта, который выплеснулся на фонды, понял, что оставаться в гуманитарном поле для меня лучше всего. Но я не собираюсь никуда уходить, даже сейчас не могу себе представить, что начну валяться на пляже. А дальше-то что? Это будет синдром пустого гнезда. 

Я бы очень хотел приложить руку к созданию в Беларуси аналога польского института национальной памяти, который занимался люстрацией. Нельзя перевернуть страницу, имена должны быть названы, люди должны лишиться пенсии, как это произошло в Польше. Я говорю не про учителей или рабочих, а о судьях, прокурорах, омоновцах, которые сознательно (и иногда с удовольствием) совершали преступления. Я не знаю, случится ли в Беларуси такой проект, но если он будет и я буду в нем участвовать, – это станет куда более глобальной вещью в моей карьере. 

KYKY: И последний вопрос: на вашем счету лежали миллионы, но они были не ваши. Вы бы хотели, чтобы однажды такая же сумма принадлежала именно вам?

А.Л.: У меня никогда не было такой личной суммы на счетах. Я не гонюсь за деньгами. Моего заработка вполне хватает для того образа жизни, который я веду. Я могу себе позволить мотаться между Лондоном и Варшавой, и – что уж там – заказать в ресторане лобстера с шампанским. 

Если когда-то у меня появится миллион и я буду знать, что сам его заработал, вот тогда и отвечу, хотелось мне этого или нет. Наверное, хотелось бы, с другой стороны у меня нет желания трястись над этими деньгами. Я завис на этом вопросе – можете так и написать.