Как заморозить человека, чтобы у него был шанс ожить

KYKY: Валерия, как вы пришли в крионику?

Валерия Удалова: От природы я имморталистка, много думала о смерти с самого детства. Лет в 15-16 уже знала, что смерть – это плохо. Понимала, что умирать – это не для меня. Смерть – это для тех, кто имеет мало планов на жизнь. Я такой человек активный (смеется). В подростковом возрасте у меня была тетрадка, там писала «Очерки о бессмертии».

KYKY: Не хотите издать?

В.У.: Почему нет? Нужно поискать. Может, там что-то есть интересное или, по крайней мере, отражение того, как понимался мною предмет бессмертия тогда.

Первое знакомство со смертью состоялось, когда мне было 14 лет. Умер дедушка, затем умерла бабушка. Такой естественный ход событий, смена поколений. Переживала утрату – конечно, было много страдания, но это притупляется со временем. Такого случая, чтобы кто-то умер – и раз – крионика как решение, не было.

Более того, в 1994-м у меня папа замерз в лесу насмерть, так получилось. Я не знала тогда про крионику, вообще не знала. У меня в картине мировоззрения не существовало ничего подобного. Отца просто похоронили, хотя уж если человек замерз, то это святое – его надо крионировать!

Тем не менее, моё мировоззрение эволюционировало – шёл бесконечный поиск ответов. Когда человек хочет развиваться, стать лучше, чем он есть, хочет бесконечно жить, реализовывать всё задуманное – это и называется трансгуманизмом. То есть это мировоззрение, когда говоришь, что человек вообще-то не венец природы, что наше предназначение – развиваться до бесконечных пределов. Я считаю, что это можно делать с помощью технологий, для меня это канон. 

KYKY: Делились с кем-то размышлениями?

В.У.: Я искала единомышленников, и в 2005 году нашла небольшую группу российских трансгуманистов. Стала помогать им проводить ежемесячные семинары – тогда я ещё не знала, что мой новый знакомый Игорь Артюхов (сейчас – директор по науке компании «КриоРус» – Прим. KYKY) уже хранил на тот момент первого российского криопациента в сухом льду.

В 2005 году мы крионировали свою первую пациентку (о хранимом Артюховым мозге мы тогда не знали, поэтому считали Лидию Федоренко из Петербурга первой). Эта история похожа на детектив. Человек, который мечтал крионировать свою родственницу, нашёл Институт крионики в Америке и хотел провести у них крионирование, однако оказалось, что с Россией организация не работает. На тот момент у американских коллег были контакты только одного человека – Данилы Медведева, который перевел книгу по крионике. Может показаться фантастикой, но группа энтузиастов тогда действительно смогла провести крионироване этой женщины. Собственно, с этого и началась наша история.

В 2006 году мы зарегистрировали ООО, сняли в Алабушево – под Москвой – небольшое помещение. Сначала думали, что крионировать будем только себя и родных, но затем решили, что обязаны рассказать об этом людям. Моя гуманистическая составляющая заставила нас написать пресс-релиз и, по-моему, 3 или 6 мая 2006 года, мы его разослали по всем известным нам СМИ, чтобы очистить мою совесть. Исключительно.

Наш бюджет на тот момент составлял около $15 тыс, которые мы аккумулировали силами соучредителей.

KYKY: Какой был фидбэк?

В.У.: Просто огромный. Крионика, как оказалось, пришлась по сердцу и журналистам, и обычным людям. Всё складывалось так, что мы полгода давали по три интервью в день. Просто не могли отказывать.

KYKY: А сам процесс крионирования – как он происходит?

В.У.: После смерти необходимо охладить тело до нуля градусов, чем быстрее это произойдёт – тем лучше. Для этого используется лёд или химические охладители. Когда нулевая температура тела достигнута, нужно обеспечить хирургический доступ к системе кровообращения. Хирург подготавливает доступ к сонной артерии и яремной вене, а затем подключается система для перфузии. При помощи специального оборудования кровь из тела откачивается – вены и артерии наполняются cпециальным раствором – криопротектором. Эффективность процедуры отслеживается рефрактометром. Если упростить, смысл в том, чтобы полностью заменить кровь на правильный раствор. Функция криопротектора также в том, чтобы препятствовать кристаллизации молекул воды в клетках при замораживании.

KYKY: Сколько длятся хирургические манипуляции?

В.У.: В среднем, около четырех часов.

KYKY: Много людей задействовано в компании сегодня?

В.У.: Зависит от ситуации. Мы же очень сильно интегрированы с волонтерским движением, с общественными организациями. Официально у нас работает четыре человека, но когда идет крионирование, работает команда – в среднем, 10 человек. Организовать проведение перфузии получается не так часто, значит нет смысла постоянно держать хирургов в штате, они у нас по случаю появляются. Поступает пациент – они бросают все дела и едут к нам.

Но всё это, конечно, без учета наших представителей в других странах. Они не являются нашими сотрудниками официально. Мы работаем в разных странах, сейчас развиваем направление в Италии. Итальянцы активно вкладываются в крионику: уже две книги про нас вышли, одна за другой идут публикации.

Недавно прошла огромная выставка, где последний зал назывался «Бессмертие», там стояла наша аппаратура. Полмиллиона человек пришло на эту выставку за шесть месяцев.

В Беларуси, кстати, тоже есть активная группа. Они сделали мероприятие, по-моему, в декабре. И хотят сделать наше представительство – пока есть сложности. В Беларуси требуется немного иное юридическое оформление, сейчас разрабатывается правовое поле. Но, судя по всему, у них получится: присылаются варианты договоров, которые нас почти устраивают и удовлетворяют пожеланиям юристов с той стороны. Надеюсь, всё скоро заработает. Около 40 человек в Беларуси активно готовы участвовать в развитии крионики.

KYKY: Как в самом начале хранили первых криопациентов?

В.У.: Тело или мозг нужно хранить при самой низкой температуре, которую можно достичь. Ну, какие есть доступные возможности? Первое: у нас у всех есть обычные холодильники. Вот у меня в холодильнике минус 32 градуса в морозильной камере. Существуют также морозильные лари до минус 80 градусов, даже до минус 130 градусов, но не всегда возможно найти подходящий размер.

Тогда, в 2005 году, Игорю Артюхову казалось самым удобным сделать контейнер с толстыми пенопластовыми стенками, положить туда мозг человека, нашего первого криопациента в России, и постоянно подкладывать сухой лёд. Сухой лёд – это замороженный CO2, углекислый газ. Его температура – минус 80 градусов. 
Таким образом обеспечивается остановка процесса разложения тканей.

KYKY: А как хранятся тела сейчас?

В.У.: Мы содержим тела в специальных дьюарах, при минус 196 градусах в жидком азоте. Если сравнить состояние тканей, которые на протяжении пяти лет хранились при температуре минус 80 и минус 196 градусов, то в первом случае под микроскопом примерно через пять лет будет заметен ряд изменений, а во втором молекулы не вступают ни в какие реакции.

Дьюары являются собственной разработкой «КриоРус», вернее, мы воссоздали их по чертежам, совершенно бесплатно нам предоставленным американским «Институтом крионики». Можно было пойти по пути наименьшего сопротивления и покупать готовые американские дьюары, но, во-первых, это дорого, а во-вторых, создаёт ситуацию зависимости. Так, изучив всё, наши специалисты создали «Анабиоз-1», а затем и «Анабиоз-2» и т.д. Сделаны наши дьюары из композитных материалов, они прочнее стали в несколько раз, неприхотливы и удобны в эксплуатации.

KYKY: Насколько мне известно, у вас есть криопациенты из Беларуси?

В.У.: Да, да, есть. Люди пока обращаются к нам напрямую. Но беларусы-крионисты молодцы. Мы в декабре крионировали Юрия Пичугина, одного из наших директоров по науке. Юрий поехал зимой в Харьков и там внезапно скончался. У него случился сердечный приступ, на улице стало плохо – и он замерз насмерть. А из Украины сейчас очень трудно вывезти умершего человека непосредственно в Россию, мы вывозили тело через Минск. И в Минске активисты нам очень сильно помогли. Именно они вывезли Пичугина из Киева в Минск, а мы уже транспортировали его из Беларуси в Россию. Естественно, с полным оформлением пакета документов. Так что у вас в Беларуси перспективы есть: сначала активные мотивированные люди подключаются, и потом все начинает потихоньку получаться.

У нас есть активисты в Южной Корее, в Японии. Сейчас к нам обратилась японское общество продления жизни. Говорят, что у них 200 активных членов, чуть ли не 36 000 подписчиков в Твиттере. Они хотят быть нашими представителями.

Как крионика меняет само понятие смерти

KYKY: Валерия, вы сказали, что ваш коллега умер, а его тело транспортировали. Сколько времени после физической смерти есть для того, чтобы осуществить крионирование? Или правильно говорить криоконсервацию?

В.У.: Верно – крионирование. Давайте определимся с терминами, потому что все они для читателя новые. Есть термины, использующиеся в криобиологии, криоконсервация, например, – от греч. κρύος – холод, и лат. conservo – сохраняю. Это низкотемпературное хранение живых биологических объектов с возможностью восстановления их биологических функций после размораживания. Криоконсервируют клетки, ткани, отростки растений. Криоконсервация – это технология, которая стоит на криобиологии, 150 лет ученые пытаются криоконсервировать разные биологические объекты. И что-то получается, конечно.

Если мы говорим именно о людях или животных, о том, чтобы их заморозить, перенести в будущее, а затем разморозить, дать вторую жизнь, то правильно использовать термин «крионика». Соответствующий процесс называется «крионирование». А еще многие пишут – криогеника. Нет, криогеника про другое, это раздел физики низких температур, изучающий изменение свойств веществ в условиях крайне низких температур.

А сколько есть времени после смерти – это вопрос очень непростой, потому что надо сначала определиться с тем, а что есть смерть?

KYKY: Хорошо, я уточню. Сколько у вас есть времени для проведения крионирования после смерти мозга?

В.У.: Почему вас заинтересовала именно смерть мозга? Ведь это не первый критерий смерти, который был в медицине. Еще лет 100 назад был другой критерий смерти.

KYKY: Остановка сердца, да.

В.У.: Чуть-чуть попозже он был. Итак, сначала – остановка дыхания, потом остановка сердца, потом прямая электроэнцефалограмма. Сейчас этот критерий – смерть мозга. Я думаю, что довольно скоро изменится и он, во-первых, потому что уже найдена другая электрическая активность, видимая при смерти мозга. В Канаде при проведении прямой ЭЭГ нашли так называемые ню-комплексы.

Или вот, например, если взять крысу, разрезать её гиппокамп (часть головного мозга) на 10 частей и положить срезы в специальный прибор, который будет регистрировать ее электрическую активность – вы увидите, что срезы гипокампа крысы ещё 10 часов демонстрируют электрическую активность. 10 часов после смерти!

Ваш вопрос, скорее, о том, сколько есть времени до начала крионирования у человека на нынешнем этапе развития медицины. А медицина говорит: соответственно приказу Минздрава, врачи могут реанимировать человека не более получаса, а потом они должны выключить аппаратуру. Люди, которых дольше реанимируют, редко выживают.

Всё это очень условно. Был замечательный эксперимент в Йельском университете, который ставит под сомнение тезис о том, что мозг умирает так быстро после остановки сердца. Учёные взяли голову свиньи через четыре часа после смерти. С помощью специальных приборов, которые имитировали сердцебиение, в голову закачивали экспериментальную жидкость. Ёе задача была в питании мозга кислородом. Напоминаю, что четыре часа (!) голова была отделена от тела. За несколько часов работы голову вернули в то состояние, которое было у нее через час после смерти. То есть ученые «на три часа обратно» реанимировали мозг свиньи.

Этим я хочу сказать: смерть – это медленный процесс. Врач выписывает справку о смерти тогда, когда возможности современной медицины с большой долей вероятности не смогут реанимировать человека. При этом вам любой патологоанатом расскажет, что и после смерти мозга люди могут самопроизвольно реанимироваться через 15 минут. Наука знает такие случаи. Но в крионике мы говорим о медицине будущего, не настоящего. И, возможно, для них критерий смерти будет сильно отсрочен. В будущем реанимация будет возможна и через пять часов, и через 10, и через 14 часов после того, что современные врачи называют «смертью».

Мы, сторонники крионики, считаем, что смерть, истинная смерть человека, наступает тогда, когда наступает так называемая «информационная смерть» – когда уже никакими приборами мы не можем наблюдать связи между нейронами. Организм перестает работать как единое целое, но клеточная смерть – это очень медленно наступающий процесс. А связи между нейронами при определенных процедурах могут наблюдаться ещё дольше. Поэтому все зависит от того, насколько мы, скажем так, верим в будущее. Если мы верим, что со временем люди смогут так или иначе восстановить мозг, в котором не пропала структура связей между нейронами (что и есть наша личность), то при охлаждении до температуры морга, даже до трех суток,  — структуры мозга сохраняются.

Да, вот еще неплохой пример. Взять клонирование собак. Если тело животного хранилось не при плюс 25 градусах, а, например, при плюс 7, плюс 8, плюс 5 – то даже на пятый день у собаки можно взять образцы тканей, и в них найдутся живые клетки, которые используются для клонирования. Мы считаем, что пока структура связей между нейронами прослеживается, пусть она даже не работает, то существует шанс в будущем восстановить человека. Если человек попал в морг, у нас есть время до трех суток. Если тело раньше начали охлаждать или человек на улице замерз, и его долго не держали в тепле – еще дольше. Хотя после смерти ситуация постепенно, именно постепенно, и ухудшается – связи между нейронами продолжают существовать. Это самое главное.

KYKY: То есть вы считаете, что после разморозки может быть восстановлена именно личность? Это, в первую очередь, этический вопрос. Когда человека смогут воскресить – будет ли он «самим собой»?

В.У.: Да, человек будет собой, если его нейронные связи будут восстановлены. С точки зрения современной науки, нет ничего такого в личности, что не было бы зафиксировано в головном мозге.

Способ фиксирования знаний в головном мозге – это различные химические вещества, это материальный носитель, и связь между нейронами материальна. Если все это мы восстанавливаем, то да, с точки зрения науки, это будет тот же человек.

KYKY: А как насчет души? Вспоминается культовое аниме «Призрак в доспехах».

В.У.: Я материалистка – в существование души не верю. Если вы считаете, что душа – это психические проявления, то это завязано на мозге, на его структуре, это проявление деятельности мозга. Если вы считаете, что душа – это что-то нематериальное, то идите спрашивать к священникам. Но священники регулярно отпевают наших криопациентов. Логика у них такая: во-первых, они рассматривают крионику как такую реанимацию будущего. По сути, реанимация – это совокупность мер по оживлению организма, находящегося в состоянии смерти. Вот человек умер – мы его заморозили, а реанимируют его потом. В принципе, разницы с современной реанимацией нет, кроме длительности.

Священники говорят так: мы не знаем, сработает крионика или нет. Если не сработает, значит крионика – это просто экзотический способ захоронения. Тогда просто отпеваем человека. Если это сработает как реанимация – отлично. Но мы же не знаем, сработает или нет – давайте на всякий случай отпоем.

KYKY: С точки зрения церкви, человек считается мертвым, верно? Если его отпевают?

В.У.: В какой-то момент врачи выписывает справку о смерти — вот, после этого человек считается мертвым.

Нужно ли скорбеть по родственникам, которых крионировали

KYKY: Какой документ остается на руках у родственников? Они получают свидетельство о смерти и параллельно с этим какую-то бумагу от «КриоРус», где написано, что человек мёртв, но… Это временно?

В.У.: Они получают договор с «КриоРус», где сказано, какие процедуры были сделаны. И акт приемки-передачи тела. Мы хотим еще сделать сертификат – особенно для тех людей, которые заключают договор заранее – чтобы человек мог повесить его на стенку и его родным было известно, что он сторонник крионики и у него есть договор на крионирование. Будет всем говорить: «Смотрите, какой красивый сертификат. Когда я умру, меня крионируют, и не вздумайте хоронить тело!».

Мы храним людей по договору. Договор для родных является подтверждением того, что человек находится в криосне.

KYKY: А как насчёт воскрешения? В каком статусе будет находиться очнувшийся криопациент?

В.У.: Конечно, когда будет возможность оживлять криопациентов, поменяется и юридическая система. Они будут опять признаны живыми. Ну так бывает, что потерялись люди, их признали мертвыми, потом они находятся, идет судебный процесс – их обратно признают живыми. Тут примерно так же.

KYKY: Насколько мне известно, вы погрузили в криосон свою маму и свою собаку. Меняется ли после крионирования отношение к смерти близкого человека? Как вы воспринимаете тех, кто находится в криосне: как мёртвых или как временно отсутствующих? Ощущение потери человека, процесс горевания — всё происходит так же, как и после традиционных похорон?

В.У.: Отличный вопрос. Все однозначно меняется, и это нам известно не только из моего опыта. Мы неоднократно убеждались, что отсутствие надежды и хоть какая-то надежда совершенно по-разному воспринимаются психикой человека.

Люди, которые крионировали своих родственников, намного оптимистичнее. У них нет такого тотального экзистенциального поражения. Они лучше переживают потерю, скорее, переживают её как вынужденную разлуку, но без тотального трагизма.

Начинают как-то поддерживать или продвигать те технологии, которые помогут либо крионике, либо оживлению криопациентов. Кто-то идет, если он очень молод, и учится на нанотехнолога. Вот, недавно предприниматель Антон Зельдин крионировал свою жену. А чуть позже Антон организовал небольшой фонд, который дает премии компаниям, развивающим технологии, которые могут, в будущем, пригодиться для оживления криопациентов.

Как раз сегодня думала о своей маме. Я иногда пользуюсь технологией «эффективного утра»: когда рекомендуется пять минут подумать о каких-то долгосрочных целях. Я представила себе: через 40 лет я буду не только жива и здорова, но, используя технологии омоложения – молода и бодра. Мне сейчас 59 лет. Я не собираюсь выглядеть и чувствовать себя хуже, я собираюсь выглядеть и чувствовать себя лучше. Далее, предположим, я буду всё еще как-то интегрирована в «КриоРус»: директор, не директор – не знаю, да это и неважно. И вот, у нас начинает работать реабилитационный центр, где начинают оживлять наших криопациентов…

Я представила, как моя мама оживет. Старым людям – она была к моменту крионирования старой и больной – будут менять тела, органы. Может быть, нанороботы «отремонтируют» тело.

Она, конечно, станет стройной, о чем она мечтала, станет молодой, когда проснется. Мама знала, что будет крионирована – обрадуется всему этому. Она считала себя не очень красивой. Думаю, к тому времени, изменить внешность будет легко. Мама хотела поменять профессию, и для нее откроются новые профессиональные возможности. Представляю нашу радостную встречу…

Я понимаю, что мама находятся в состоянии, которое официально считается смертью, но, в то же время криопациенты имеют шанс на оживление в будущем. Нужно набраться мужества и идти этим путем, и дать этим людям шанс на новую жизнь.

KYKY: Через сколько лет, вы думаете, это может произойти: 50, 100, 150?

В.У.: 40-50 лет. Это прогнозы не мои, а нанотехнологов. Есть несколько прогнозируемых технологий оживления. Реанимация с помощью нанороботов – одна из них. Она была разработана еще в 1986 году отцом нанотехнологий Эриком Дрекслером. У него этому даже целая глава посвящена в книге «Машина созидания». Там хорошо написано о том, как с помощью нанороботов могли бы быть оживлены криопациенты в будущем. Это популярная книга, но у него, конечно, есть и научные труды.

Нанороботы сейчас медленно, но верно развиваются. Они помогут в решении медицинских задач. Например, смогут делать клеточный ремонт мозга, а он нужен не только для восстановления криопациентов, он нужен для лечения инсультов и других болезней. Эта технология будет экспериментально применяться лет через 20 точно, а так, чтобы масштабно внедряться – лет через 30-50. Будут долгие «разрешительные процедуры», этические споры, но мы дождёмся. Всё это произойдёт в нашем столетии.

KYKY: На сколько лет вы заключаете договор с пациентами?

В.У.: Официально договор заключается на 100 лет – у нас же официальная вся документация, бухгалтерия. И в бухгалтерские программы технически нельзя вбить срок больше 100 лет.

Но мы точно не знаем, когда можно будет реанимировать наших пациентов, поэтому в договоре есть пункт: если до окончания договора мы не добились нашей цели – оживления пациентов – то договор пролонгируется на 25 лет, а если опять нет, то еще на 25 лет. И так далее. Фактически мы готовы хранить наших криопациентов вечно. Пока мы их не оживим, либо пока не будет доказательства, что это в принципе невозможно.

Кстати, кто-то говорит, что оживить криопациентов в принципе невозможно, тем самым ставит границы познанию и развитию прогресса. Это надо доказывать: почему невозможно? Апеллировать к нынешним технологиям – «это невозможно, потому, что это сейчас невозможно». Это несерьезно! Я не могу даже представить такого доказательства.

KYKY: В какую сумму обходится содержание одного криопациента в месяц?

В.У.: Это очень трудно оценить: аренда помещения, покупка оборудования, аренда земли или коммунальные расходы, зарплаты – вся сумма расходов делится между криопациентами, а их количество все время растет. Если, например, есть территория, на которой можно хранить 1000 пациентов, а ее аренда или обслуживание стоит 1000 долларов, тогда получается на каждого пациента 1 доллар в месяц. Но это если их 1000. А если 3000 или больше? Тут нет константы.

Необходимо помнить и об условиях хранения: если открывать дьюар, показывать пар, который журналисты любят видеть на съемках, то происходит резкое уменьшение азота, и сразу возрастает цена на обслуживание. Хранить криопациентов в индивидуальных дьюарах у нас пока возможности нет.

KYKY: То есть, несколько человек находятся в одном резервуаре?

В.У.: До десяти человек, да. И если бы мы этого не делали, то крионика была бы раз в 5-10 дороже. Такой стоимости люди совсем бы не смогли потянуть.

KYKY: Но и $36 000 (именно стоит крионирование тела в «КриоРус») – это немаленькие деньги для России.

В.У.: И не большие, в контексте всех сопутствующих расходов. Сохранение мозга стоит $15 000, сохранение своего домашнего животного – $12–15 000. А хранение чемодана в камере хранения в аэропорту в течение 50 лет – в 10 раз дороже.

KYKY: А люди погружаются в криосон в специальной одежде или они голые? Как это выглядит?

В.У.: В той одежде, в которой они приходят к нам. Мы кладем их в специальные спальные мешки – они там как в саване, как в коконе.

KYKY: Люди в дьюаре находятся в положении стоя, верно понимаю?

В.У.: Вертикально, да.

KYKY: А родственники могут их навещать?

В.У.: Могут и иногда навещают. Понимаете, технология сейчас такая, что видеть родные могут только сверху, или можно просто постоять рядом с дьюаром – ну, как возле могилы. Иногда и потенциальные криоклиенты хотят прийти поговорить – это всегда пожалуйста.

KYKY: Сколько по площади занимает ваше хранилище?

В.У.: У нас восемь небольших объектов: маленькое криохранилище, мы обычно его показываем на телевидении. Есть еще криохранилище, там на территории находится завод по производству жидкого льда и азота. Небольшие лаборатории, два относительно небольших офиса (по 60 метров, хотя для Москвы, для центра это очень большие, конечно). Еще один – на севере Москвы, потому что ведется огромная работа: и менеджмент, и маркетинг, и делопроизводство, бухгалтерия, мы же все официально делаем. Сейчас мы пришли к тому, что нам нужен один крупный объект. Предлагают разные варианты, но подходящего пока не нашли. Возможно, найдем прямо завтра – тогда в течение короткого времени все изменится. Мы соберем вместе все наши лаборатории, криохранилища, откроем собственный паллиативный центр – хоспис, иначе говоря. Чтобы пожилые люди приезжали, жили у нас, а когда умирали – мы бы их крионировали. Это, конечно, даст серьезное улучшение качества крионирования, время не будет теряться.

Тогда будем получать достаточные гранты, потому что у нас прекрасные ученые, можно будет провести важные эксперименты. Соответственно, с большей охотой будут крионироваться иностранцы. Ведь многие иностранцы не хотят крионировать своих родственников в России. Что для них Россия? Агрессивная, как им кажется, не очень развитая страна.

KYKY: А если ваш пациент в момент смерти находится не в России? Поехал в Бразилию отдыхать или в Индию, например, – и умер. Возможности подготовить тело к крионированию нет. Как тогда быть?

В.У.: Охладить тело могут где угодно. Вопрос только в том, как быстро это произойдёт и смогут ли на месте сделать процедуру перфузии. А просто сунуть в холодильник, морозилку – это где угодно можно. Вот если моряк умирает в море, его тело хранится в холодильнике, пока судно не достигнет берега. Сделать перфузию – то есть подключиться к кровеносной системе, чтобы была удалена кровь, чтобы она была заменена криопротекторами и так далее – всё это сложнее. Сейчас рождается небольшая интеграция между различными компаниями и крионическими группами.

Вот пример – не в Бразилии, а в Аргентине. В конце прошлого года в Буэнос-Айресе умирала мама одной девушки. Она помощница известного геронтолога – Обри Ди Грея, автора известной «научно-популярной книги Ending Aging. В городе есть крионическая группа местных крионистов. Они обратились к нам, мол, помогите – не знаем, что делать. У них опыта не было. Мы прислали им инструкции, познакомили с очень лояльным к крионике главным трансплантологом Эквадора – они на одном языке говорят, они рядом. В результате ребята качественно крионировали мозг этой женщины из Бразилии – Марии Эстрадес. Точно так же всё происходит и в других случаях удаленного крионирования. Вообще-то родственники криоклиентов должны заранее оповещать о сложных ситуациях – и тогда мы будем искать возможность помочь в любой стране. Мы понимаем, что просто заморозить тело и привезти можно везде. Но сейчас ищем возможности делать перфузии «на месте», так как от этого во многом зависит результативность крионирования.

В идеале хотелось бы, чтобы врачи на месте, в любом городе, после смерти пациента могли совершать необходимые манипуляции по охлаждению тела и перфузию, а зоной нашей ответственности были бы транспортировка и непосредственное хранение. Естественно, говорю о ситуациях, когда это происходит далеко от Москвы.

Кто боится и не верит в крионику

KYKY: Можно ли воссоздать типичный портрет вашего клиента?

В.У.: Конечно! В основном, это люди относительно молодые: начиная с 23 лет и где-то до 48 лет, с высшим образованием, представители среднего класса. Понятно, что это не четкие границы, плюс-минус. Чаще к нам приходят мужчины, чем женщины.

KYKY: Как люди воспринимают решение своих близких о крионировании?

В.У.: Вот это риск (смеется). На самом деле, есть очень большой конфликт между поколениями, который постоянно проявляется, когда люди хотят кого-то крионировать. Молодежь почти вся «за», люди среднего возраста, по большей части, «за», а вот старшее поколение обычно против, особенно женщины. Это все очень понятно. Во-первых, старики не имеют доступа к информации, они обычно более консервативны. Женщины – это отдельная песня. Они почти всегда против, у них консервативная натура, натура хранительницы очага. Конфликт этот очень силен, и не всегда доводы рассудка могут что-то изменить.

KYKY: Каковы основные аргументы против? С чем вы чаще всего сталкиваетесь?

В.У.: Вот вы говорите о противниках крионики как о рациональных людях. Если бы они были рациональными людьми, они бы сказали: какое странное предложение! Дайте мне информацию, чтобы я изучил.

Нет! Они ничего не изучают, они начинают генерировать какой-то бред, которым пытаются подтвердить своё негативное отношение. Вот у меня был случай, мусульманская семья: молодой человек хотел крионировать папу. Крионика – она никакой религии не противоречит, просто никакой. И вот, нам позвонил друг умершего отца. Он был просто машиной по генерации возражений, но все его возражения были бессмысленны. Первое было такое: а как же перенаселение? То есть тут у человека умер друг, а он почему-то думает о будущих проблемах человечества. Я обычно говорю: «Вы сначала заселите Сибирь, а потом поговорим о перенаселении». Вот летишь над Сибирью, в Новосибирск. Час летишь — ни одного огонька, два... Перенаселение – надуманная проблема.

Второе возражение: вы мошенники. Мы всех приглашаем в офис – приходите и посмотрите, мошенники мы или нет. Не приходят, потому что им не нужно аргументов, им нужно оправдать свой бред.

Третье возражение: вы секта. Ну, это тоже естественно. Я думаю, Сергей Королев тоже наслушался такой ерунды, когда они свои прототипы ракет запускали в 1930-х годах.

Дальше был примерно такой диалог:

— И всё же: вот зачем жить? 
— Но вы-то живете? 
— Нет, у меня ответственность. 
— И всё? Только ответственность, Лукавите, у вас, кроме ответственности, есть много всего интересного. 
—  Но мой друг уже умер, зачем его крионировать? 
— То есть, вы подпись врача воспринимаете как приговор свыше? А на самом деле, подпись врача – это просто признание того, что современная медицина в данный момент бессильна. Именно поэтому мы и существуем: если бы у медицины были возможности реанимировать, она реанимировала бы. 
— Вы делаете это ради денег. 
— В первую очередь, ради принципа, идеи и так далее.

Ну и напоследок, оказалось, что сын умершего якобы слишком молод, чтобы принимать такое судьбоносное решение за отца. При этом достаточно зрелый, чтобы содержать братьев и мать… На это я могу сказать только одно: если рассматриваете крионирование как альтернативу смерти, подпишите договор заранее и попробуйте подготовить своих родных к этому решению.

KYKY: Вы сами будете крионироваться?

В.У.: Конечно! Даже если шанс жить вечно один на миллион, это гораздо лучше стопроцентно гарантированной смерти и последующей биодеградации. А в случае с крионикой, это не просто шанс, это перспектива.