Возьмем рядового доцента кафедры современного русского языка одного из университетов Минска. Он родился в русскоязычном Минске, свои первые слова пролепетал по-русски, учился в русской школе, запоем читал русскую литературу и зарубежную литературу в русских переводах, в конце концов, сделал русский язык своей профессией. Нет никаких поводов утверждать, что он разговаривает на «трасянцы».
Но достаточно доценту приехать в Россию, причем не так важно, в Петербург, Кострому или поселок Задрочинск Воронежской области, чтобы почувствовать, что такой, казалось бы, родной для него русский язык на самом деле — иностранный.
Конечно же, наш доцент произносит слово «рябина» мягко, а фрикативный звук «г» употребляет только в именах Всевышнего. Его русская речь свободна даже от таких беорусских влияний, как «дзеканне» и «цеканне». Да что скромничать, он разговаривает по-русски куда грамотнее, чем средний русский интеллигент Задрочинска или Москвы.
Но его тонкое филологическое ухо улавливает, что русские совершенно по-другому строят фразы, интонируют, расставляют логические ударения. У них другие слова-связки, другие слова-паразиты, другие речевые ошибки. И несчастный доцент понимает, как несвободна его школярски правильная речь в сравнении с вольным говором уроженцев России.
Он всего лишь правильно говорит и пишет по-русски, а они — пользуются русским языком как своей личной собственностью, изменяют и творят его.
Потому что свободное владение языком — это и есть способность к речевому творчеству на грани нормы и полунормативного (ненормативного) узуса, а то и распространенной речевой ошибки. Сухая филологическая грамотность — смерть языка, лишенного питательной среды живой и не всегда правильной речи.
Может показаться, что русскоязычные белорусы тоже творят русский язык — одна шуфлядка чего стоит. Но печаль в том, что творят они ту же «трасянку», потому что их региональный вариант русской речи обречен на существование в условиях строгой сегрегации. Не примет великорусский язык шуфлядку, навсегда она останется в границах Витебской области. Мне жаль доцента, жаль себя и жаль всех белорусов, для которых первым и главным языком является русский. Мы лишены великого дара — говорить и думать на том языке, который имели бы право называть родным.
P. S. : К сказанному добавлю вынесенное и осмысленное из комментариев. По-моему, очень большая проблема современного белорусского литературного языка — то, что для подавляющего большинства носителей он является сознательно приобретенным. Доцент, скорее всего, знает белорусский язык и без труда сможет говорить на нем, но для него он навсегда останется еще менее родным, чем русский. Что с этим делать — Бог весть. Я знаю семьи, где по-белорусски говорит только муж или только жена. Угадайте, на каком языке разговаривают их дети?