Болезнь как образ жизни

KYKY: Человек как существо вообще приспособлен к жизни в мегаполисах? Или наша такая жизнь сказывается на его психическом здоровье?

Кирилл Жаранков: Человек изначально приспособлен к жизни в группе – например, в стае. Мегаполис сформировался намного позже. Если мы измерим его как среду обитания, то это будет отдельное явление природы. Оно настолько огромное, что внутри будут формироваться еще более мелкие системы, вплоть до семьи. Люди будут стремиться группироваться, а те, у кого это вызовет затруднения, будут страдать психическими расстройствами.

KYKY: Да, но если мы возьмем международную классификацию болезней, будет сложно не найти у себя хоть что-то! Как в том популярном утверждении Фрейда: «Нет здоровых людей – есть недообследованные».

К. Ж.: Или утверждение Юнга: «Дайте мне психически здорового человека – я его вылечу». Мы должны четко определить для себя, что такое болезнь. В ВОЗ «норма» и «патология» – очень размытые понятия, их лучше вообще избегать. Сегодня к некоторым болезням надо относиться как к образу жизни. Например, у нас очень распространены сердечно-сосудистые заболевания: артериальная гипертензия. Если человек, страдающий ею, ведет определенный образ жизни – избегает стрессов, контролирует сахар и холестерин, меньше курит и, если надо, принимает таблетки – он проживет много-много лет. А вот если прекратит это делать, у него случится осложнение – например, инсульт.

KYKY: Как считаете, известные личности «легализуют» диагнозы, которые им ставят? Канье Уэст признался, что у него биполярка, а Билли Айлиш – что у нее синдром Туретта. Это помогает «простым смертным»?

К.Ж.: Однозначно помогает. Более того, я сам регулярно и публично говорю: да, я испытывал панические атаки, а мой уровень тревожности каждый день чуть выше, чем у общей популяции населения.

Человеку с психическими расстройствами или с особенностями личности важно понимать, что он не одинок. Тогда уходит страх, тогда он понимает, что есть люди, у которых что-то получилось. Значит, и у него может получиться.

KYKY: Некоторые ученые считают, что с появлением развитой медицины и введением инклюзивности, генотип человека неизбежно портится. Как думаете, всеобщее признание людей с несовершенностями и тот же бодипозитив отравляет нашу психику?

К.Ж.: Если мы признаём и вводим в общество либеральное отношение к людям с психическими расстройствами, то нам важно научиться относиться к ним безоценочно: это не хорошо и не плохо. Просто констатация факта, что это было, есть и будет всегда. И когда мы об этом говорим, в обществе повышается уровень знания. Вот говорят, что в Советском Союзе наркоманов было меньше. Но их никогда не было меньше! Просто тогда медицина иначе относилась к зависимости от психоактивных веществ: лекарства, которые сейчас считаются тяжелыми наркотиками, тогда продавались без рецепта. Была другая культура употребления.

KYKY: Какие самые популярные болезни 21 века?

К.Ж.: Тревожные и депрессивные переживания – на первой линии. Есть «темная сторона» огромного потока информации – многие могут оценить свое состояние неверно. Селективность восприятия срабатывает так: «О, у меня что-то из этого есть – значит у меня депрессия». Существуют расстройства, которые встречаются ежедневно, и каждый из нас переживает отдельные симптомы, например, депрессивного, маниакального или тревожного круга заболеваний. Но мы не можем говорить о болезни, если не сформировали ее клиническую картину. Сниженное настроение в пасмурную погоду утром – это абсолютно нормально.

О статистике сложно говорить. Если мы возьмем, например, синдром зависимости от алкоголя – среди наших мужчин это будет огромная цифра. У них может быть окружение, где это нормально: где-нибудь в регионе пьёт целая деревня, и десятилетиями принято, что «если не пьешь, то не мужик».

Благо, паттерн употребления алкоголя в Беларуси потихоньку меняется. Я это знаю, потому что очень много работаю с зависимыми. У нас был скандинавский паттерн употребления, он же российский: употребляем максимальное количество крепкого алкоголя за минимальный промежуток времени для достижения максимально интенсивного опьянения. Если похмеляемся, то уходим в запой, а когда выходим – начинается состояние отмены алкоголя. Так формируется алкогольная зависимость. И у нашей популяции формировалась она так веками.

Но сейчас она изменилась на культуру потребления «винишко»: целое поколение уходит потреблять вино и коктейли. Мы переходим в американскую культуру, где нет регулярного употребления от легкого к тяжелому – «нельзя понижать градус». Люди смешивают, но нет цели достичь алкогольного опьянения. Они употребляют алкоголь, чтобы социализироваться. Да и будем честны: уйти в запой с сегодняшними ценами в баре достаточно сложно.

«Это я виноват, я такой беспомощный, я ничего не могу»

KYKY: Вы вот сказали, что сниженное настроение в пасмурную погоду утром – это нормально. А я часто читаю в социальных сетях или слышу от окружающих фразу «у меня депрессия» – хоть на самом-то деле это больше походит на зимнюю хандру. Как понять, что пора идти к специалисту?

К.Ж.: Как отличить депрессняк от депрессии, да? Напоминаю: каждый день мы испытываем хоть одно депрессивное переживание, и это факт. Если подходить с клинической точки зрения, самое важное – это временной критерий: для постановки диагноза нужно 30 суток, только в некоторых случаях – 14 дней.

Второй критерий – отсутствие энергии: просто нет сил. Не день или два, после тяжелой недели,  а две недели и более, до месяца. Ключевое депрессивное переживание – ангедония: у человека снижается способность получать удовольствие от того, что раньше его приносило. И эти удовольствия «валятся» одно за другим: больше не хочется ходить на рыбалку, в ресторан, в клуб или куда-то еще, а хочется сидеть дома. Тут и сериалы уже не в кайф, и сексом не хочется заниматься, и еда совершенно безвкусная. Любой человек хоть что-то да любит в этой жизни – но одно за другим всё уходит.

Часто признак депрессии – заметное снижение веса в течение месяца, двух или трех. Специфические нарушения сна, когда человека очень сложно засыпает. У него куча мыслей, идей, которые направлены на себя: «Это я виноват, я такой беспомощный, я ничего не могу». И снижение либидо: технически всё получается, а вот желания абсолютно никакого нет, как и удовольствия от секса.

В этом и заключается депрессия. Я перечислил критерии общего депрессивного эпизода – по индексу тяжести он может быть еще тяжелее, когда присоединяются телесные боли. В тяжелом случае человек уже лежит и с большим трудом себя обслуживает. Могут присоединиться даже бредовые переживания. Они очень похожи на шизофренические: будто бы на человека что-то воздействует извне. Конгруэнтные бредовые переживания выглядят так: «Я виноват, что в мире войны идут» или «Я виноват, что дети болеют, а я не могу на это повлиять».

В легком депрессивном эпизоде вообще не нужно лекарств – когнитивно-поведенческая терапия всё полностью снимает. В умеренном депрессивном эпизоде требуется лечение медикаментами в комбинации с терапией. А в тяжелом случае нужна госпитализация, потому что там появляются частые суицидальные мысли.

Кстати, у нас почему-то есть убеждение, что человек, предпринявший суицидальную попытку или говорящий об этом открыто, психически нездоров – это совершенно не так!

Покажите мне человека, который за свою жизнь ни разу не думал о суициде – я искренне ему удивлюсь и сделаю с ним селфи.

KYKY: А что делать, если ваш знакомый болен? Например, я знаю человека с шизофренией, которому разрешается выходить во двор. Долгое время все было нормально – он лишь рассказывал всем анекдоты, с ним можно было как-то общаться, хоть порой и сложно. Но недавно в Беларусь перестали завозить зарубежные лекарства – и общаться с ним стало сложнее: начались агрессивные срывы на прохожих.

К.Ж.: Если вам не хочется общаться с человеком, который может быть агрессивен в ваш адрес, – не общайтесь, выбор-то за вами. Если это близкий человек, обращайтесь к психиатру или в группу. Особенно если дома есть родственник, который болеет тяжелым психическим расстройством по типу шизофрении.

Существует общество по типу Т-групп. Там собираются люди, у которых дома живет пациент, допустим, с деменцией или шизофренией. У каждого из них были похожие ситуации, так они учатся друг у друга. Группы поддержки – это важный момент социализации. Есть общественные организации для родителей детей с тяжелыми заболеваниями. Я один раз был на подобном: отдельно кучкой сидели трое родителей, которые только-только столкнулись с тяжелым диагнозом у ребенка, и были люди, которые там десятилетиями живут – у них самих подобные заболевания, которые унаследовали их дети. Они сильно адаптированы и к поиску лекарств, и к тому, где найти деньги и социальную поддержку. Они делятся этой информацией.

KYKY: А если речь про ОКР, синдром Туретта, СДВГ или эпилепсию – тот же сценарий?

К.Ж.: Да, примерно тот же. С эпилепсией люди группируются – вопрос в психических и поведенческих ее последствиях. Люди с ОКР замечательно себя чувствуют в группе и хорошо идут на когнитивно-поведенческие терапии – это поддается коррекции. Весь спектр тревожных расстройств, депрессивных переживаний, обсессивно-компульсивных, фобии – это про когнитивно-поведенческую терапию. А всё остальное – детские травмы или нарушения взаимодействия внутри семьи – прорабатывается отдельно. Но, в любом случае, в одиночку никто не справится – нужно искать себе подобных. В Мински есть общества для родственников практически по всем психическим расстройствам.

«Токсичный человек – это демон»

KYKY: Очень часто люди старшего поколения жестко обесценивают проблемы младшего поколения. Например, сорокалетние выражают злость по поводу того, как зэты («поколение бабочек») страдают от быстро меняющегося внешнего мира. Почему мы бесим друг друга?

К.Ж.: Причин великое множество. Можно это интерпретировать хоть психологическими защитами. Мы беспомощны, растеряны – и это нас злит. Классический пример, когда дома болеет любимая жена, мужчины довольно часто ведут себя агрессивно: «Иди лечись! Что тебе сделать?!» – «Ничего, оставь меня в покое!» А его это еще больше злит – и он ведет себя еще более агрессивно, потому что он растерян и беспомощен. Мужчина думает совершенно конкретно: есть проблема, превращаем ее в задание и решаем вопрос. Точно так же было в СССР. Там человек родился – и его будущее предопределено: меньше путей, меньше выбора и меньше информированности.

А сейчас еще и некоторые «непонятные» вещи вошли в тренд. Например, тот же эмоциональный интеллект: осознанность собственных чувств, высокая эмпатия, которая не только про окружающих, но и про себя. И это здорово! Но мы забываем, что можем контролировать поведение. Все определяет контекст: что можно, а что – нельзя. В каком-нибудь племени убить человека – это нормально, а у нас ты сядешь в тюрьму.

Разница поколений – это очень глубокий вопрос. Если у человека предопределено его будущее и он принимает эту игру, то любое изменение в среде будет вызывать сопротивление. Отсюда и берется это возмущение.

KYKY: Уже пару лет набирает популярность слово «токсичный». Что по вашему мнению – токсичный человек? Стоит ли избегать общения с такими? Их ведь в мире очень много, и они помогают развивать стрессоустойчивость. Может ли токсичный человек реально сломать психику кому-то другому?

К.Ж.: По поводу токсичных людей и их способности повышать нашу толерантность к стрессу и фрустрациям – это очень спорно. Например, возьмем человека с выученной беспомощностью (состояние, при котором он не предпринимает попыток к улучшению своего состояния, хотя имеет такую возможность – прим KYKY). Если он получит очередное подтверждение своей криворукости, своей глупости, то это только укрепит его убежденность в том, что он плохой. Ни в коем случае это не воспитает никакой толерантности.

Понятие «токсичный человек» – это всего лишь инструмент для измерения чужого поведения. Есть великолепный двухдневный тренинг, который называется «путешествие героя». Он проводится десятилетиями. Когда мы идем по своей жизни, мы встречаемся не только с хранителями (явлениями, событиями, людьми, любыми фактами, которые рядом с нами и которые помогают нам в достижениях), но и с демонами – которые нам мешают.

Да, токсичный человек – это демон. Мы можем пойти тремя путями: убежать от него, попытаться трансформировать его в хранителя или напасть, чтобы убежал он.

Для трансформации надо иметь определенную степень понимания: «Почему он так ведет себя с нами?» Может быть, у него мотивация обезопасить нас? Ну, как мамы пытаются обезопасить своих детей. Ребенок говорит «я хочу», мама говорит «не надо» – и ребенок устраивает истерику, протестует.

А если мы взаимодействуем с токсичным человеком с позиции «я отвернусь и больше не буду с тобой разговаривать» – это весьма инфантильно. Как и не самая лучшая идея попытаться проинтерпретировать, что там происходит. Мы ведь это и сами знаем, поэтому можем просто не пускать человека в этот контекст (где-то в другом месте он может оказаться даже весьма полезным). Довольно часто мнение «токсичных» людей может быть весьма полезным, чтобы избежать острых углов. Относитесь ко всему нейтрально – и будет вам гармония.

KYKY: Сейчас много пишется о том, что человек настоящего и будущего будет жить серийной моногамией. То есть идея одной большой любви на всю жизнь больше не работает – принято считать, что за жизнь каждый успеет побывать в нескольких важных и определяющих длительных отношениях. Как думаете, потеря идеи о вечной любви может наносить травмы и как-то сказаться на психическом здоровье людей?

К.Ж.: Веками общество расслаивалось, цивилизации приходили и уходили – это закономерный процесс. Возможно, такая концепция ценностей сейчас имеет место быть, а потом уйдет, сменившись другой. К примеру, в Азии есть религиозное направление, в котором отсутствует понятие греха. Поэтому заниматься проституцией там – такая же работа, как быть дворником или программистом. Для местных нормально, когда один из членов семьи днем ведет домашнее хозяйство, а вечером идет на набережную – и приносит деньги от проституции домой как зарплату. В наших странах долгое время табуировались свободные сексуальные отношения, потому что в нас вшито понятие греха – «78 лет секса не было». И от этого мы еще долго будем отряхиваться. Поэтому к чему эти изменения приведут – пока неизвестно. Надо принимать во внимание утопические философские и социальные конструкции. Поживём – увидим.