На прошлой неделе я нашла дневник, который вела в пятнадцать лет. На его страницах, полных тоски, наряду с захватывающими историями о неразделенной любви, поддельных ID и подвигах под дешевым вином, я обнаружила список того, чего хотела достичь к 25 годам. А в нем: собственный дом в Ноттинг Хилле; быть успешной телеведущей; быть помолвленной; иметь розовой Audi TT. «Черт», — подумала я, не в первый раз за этот день. Мне 25 с половиной, я одинока, не способна оплатить аренду, и самое близкое к автомобилю, что у меня есть, — это сломанный скейтборд. У меня начала кружиться голова, знакомое напряжение сдавило грудь, а потовые железы на ладонях сигнализировали о начале панической атаки. Я страдала от приступов тревоги еще с первого курса, когда с верной помощью медицинского сайта WebMD поставила себе диагноз — бронхиальная астма с поздним началом (в некоторых случаях до остановки сердца). Врач прописал мне бета-блокаторы на третьем курсе, когда я писала диссертацию, которую вообще боялась начинать. Но когда моя жизнь устаканилась и я перестала пить водку «Чехов» со скоростью казака, мучающегося от жажды, почти все атаки прекратились.

За последние несколько месяцев они вернулись, но уже с удвоенной силой. Мельчайшие вещи могли выбить меня из колеи: пост в Instagram о помолвке моей подруги; какая-то знаменитость, которая, кажется, на несколько лет младше меня; утро понедельника; кто угодно, «живущий лучшей жизнью» на пляже. Мысль о том, что люди «достигают», пока я барахтаюсь, вызывает панику.

Так что делать до тридцати: впахивать как волк или искать приключения?

Я мучаюсь от кризиса четверти жизни. И очень отличаюсь от двоюродного брата среднего возраста, просто потому, что никто в возрасте 26 лет не может позволить себе винтажный «Ягуар» и вряд ли способен продвинуться достаточно высоко по карьерной лестнице, чтобы иметь секретаршу для секса. Кризис четверти жизни (или мой опыт нахождения в нем) проявляется в том, что я хочу сбежать, начать сначала, или погрузиться во что угодно, что отвлечет меня от моей собственной реальности. Клинический психолог Алекс Фоук определяет это так: «период отсутствия безопасности, сомнений и разочарований, связанных с вашей карьерой, отношениями и финансовым положением» в возрасте 20 лет. Так точно.

Но я в этом вовсе не одинока. Исследование LinkedIn, проведенное в прошлом году, обнаружило, что 72% молодежи Британии пережили кризис четверти жизни, и 32,4% сказали бы, что они переживают его прямо сейчас. Дериен Фаваз, консультант по вопросам карьеры в LinkedIn, сказал мне, что в среднем кризис накрывает в 26 лет и девять месяцев и длится 11 месяцев и более. Удивленная этими цифрами, я опубликовала «стори» в Instagram, в которой попросила всех, кто думает, что испытывал симптомы кризиса четверти жизни, написать мне об этом. В течение часа мой директ был полон искренних сообщений от друзей, которые говорили, что они чувствовали себя «потерянными», «встревоженными» или «нереализованными» за последний год, а незнакомцы в подробностях описывали свои проблемы.

Меня поразило, что все эти люди переживают то же самое, что и я, но ни у кого из нас нет языка, чтобы артикулировать это странное чувство неудачи. Но, кажется, у меня есть. Я здорова, у меня есть хорошая работа, близкие друзья и любящая, хоть и неблагополучная семья — и все же я чувствую себя потерянной, как и люди вокруг меня. Почти все те, кто мне ответил, получили ту или иную форму высшего образования и продолжили жить и искать работу в больших городах. Эти молодые люди амбициозны, образованны и вроде бы приспособлены к жизни — вот все ингредиенты привилегированной жизни. Но надвигается призрачная тридцатка. А это, кажется, слишком много, чтобы все еще жить с родителями, чтобы на вашей кредитке было недостаточно денег для покупки туалетной бумаги, чтобы не хотеть серьезных отношений. В то же время общество и поп-культура постоянно твердят нам: «Ваши 20 — это время, чтобы «совершать ошибки», получать разный опыт, заразиться ЗППП, просто идти и жить свою жизнь, чуваки».

Как понять, что вы взрослеете

Доктор Джеймс Аркелл работает психиатром-консультантом в больнице Найтингейл в Лондоне и часто лечит молодых людей. Он говорит, что постоянно удивляется, насколько низкая самооценка у его пациентов. «Очень часто 20-летние люди, которых я встречаю, красивы, талантливы и перед ними открыт весь мир, но они не нравятся сами себе. Возможно, причина в обществе, которое заставляет их чувствовать, что они должны следовать устоявшимся стандартам». Проблема с этими «стандартами» в том, что сейчас стерты все маркеры взросления. Наши бабушки могли быть замужем и с детьми в 21, но сегодняшние 21-летние с большей вероятностью будут жить со своими родителями. Аркелл по собственному опыту говорит, что в 80-е годы, когда человек заканчивал университет, он мог взять ипотеку и позволить себе небольшую квартирку. «Это был конкретный признак того, что ты движешься дальше и становишься взрослым. Но сейчас это просто невозможно».

Наши детские представления о жизни, сформированные родительскими байками про важные этапы становления и подкрепленные телевидением и фильмами, больше не имеют отношения к реальности. Из-за недоступных цен на жилье, меньшей гарантии занятости и более низкого дохода традиционные маркеры «взрослости», такие как покупка недвижимости, брак и рождение детей, сдвигаются. Это создает вакуум между нашими подростковыми годами и поздними двадцатыми. Поэтому многие из нас чувствуют, будто идут по пустыне без малейшего представления, когда же наконец-то доберутся хоть куда-нибудь.

25-летний Рори Брекнок ответил на мою историю в Instagram, сказав, что его кризис четверти жизни начался, когда он потерял работу. После почти двух лет в маркетинге он ушел в отпуск, а когда вернулся, оказалось, что его сократили. С тех пор он находится в подвешенном состоянии. «Я застрял дома, уже девять месяцев без работы. Мне 25, но я чувствую себя как 16-летний. Я хочу жить дальше, но не могу». Месяцами он отправлял резюме на новые должности, но в итоге только потерял уверенность в себе: «Я чувствую, что застрял в месте, где я уже не новичок, но и недостаточно квалифицированный для должностей среднего уровня. Какое-то время меня не приглашали на собеседования – тогда мне было трудно просто вставать с постели и иметь хоть какую-то цель».

Карьера – это новая религия

Когда я изо всех сил пытаюсь сформулировать доктору Аркеллу чувство разобщенности, которое я ощущаю между тем, где, как я думала, я буду, и тем, где я сейчас на самом деле – он высказывается о том, что религия или ее отсутствие в жизни играют большую роль. «Одной из особенностей религиозных убеждений является то, что ваша ценность скорее внутри вас, а не основана на представлении себя другим или вашем имидже», – объясняет он, — «И так как мы отдаляемся от основанного на религии общества, молодые люди начинают активно заниматься карьерой, чтобы подтвердить свое чувство собственного достоинства».

Несмотря на то, что сейчас я редко думаю о религии, в детстве моя бабушка заставляла меня ходить в церковь. Она провела юность в трудовом лагере в Сибири во время Второй мировой войны и до конца своей жизни верила Богу и всему католичеству во спасение ее и всей семьи. Пока я и мои сестры вечно ерзали и жаловались, она ловила каждое слово священника, получая утешение от бессвязных проповедей, которые мы, хоть и пытались, все равно не понимали. Мы были детьми мирного времени, консьюмеризма и Тони Блэра — у нас не было стимула верить, не было срочной необходимости в спасении. Когда бабушка умерла в больнице Черинг-Кросс в 2012 году, она попросила священника провести отпевание. Непоколебимая вера дала ей цель на всю жизнь.

Для моего поколения личным проектом стала работа, а не молитва. Борьба за значимую работу — это то, о чем я снова и снова читаю в своем директе. Пенсионный возраст для тех, кому немного за 20, приблизился к 70-м годам, и вероятность получения пенсии от государства выглядит как никогда мизерной. А это значит, что для большинства из нас наша работа будет нашей жизнью.

Впервые за все время стремление найти карьеру, которая могла бы определить вас на следующие 50 лет, ощущается так же важно, как и поиск спутника жизни. А когда у вас нет ни того, ни другого, очень легко почувствовать себя неудачником.

25-летний Джеймс Айронс тоже посчитал своим долгом ответить на мою историю в Instagram. Он чувствует острую необходимость в поиске «правильной» карьеры. Он думал, что хочет заниматься медициной, и провел восемь месяцев, работая помощником медбрата в национальной службе здравоохранения Великобритании. «В конце концов я пошел на курс по медицине, но никакого взрывного счастья не испытал. Думаю, это потому что я верил: учитывая, что мне придется инвестировать шесть лет в обучение, отдача кажется убедительной. Это очень расстраивало. Я чувствовал, что мне нужно что-то отдать, но я не знал, хочу ли я дальше заниматься именно этим. Я, конечно, хочу делать что-то полезное, но еще хочу прожить остаток своего «третьего десятка» в Лондоне со своими друзьями. Поэтому сейчас я подал заявку на участие в программе полиции Метрополитена».

Когда я говорю о нестабильности с родителями, они не могут понять, почему я трачу так много времени, беспокоясь о том, где нахожусь в собственной жизни, — для них решения являются средством достижения цели. Их советы часто очень прагматичны: «если ты не можешь платить за аренду, найди новую работу» или «уезжай из Лондона». И мне кажется, что их отношения с работой основаны скорее на финансовой безопасности, нежели на идеологическом убеждении. Здесь нечего удивляться, потому что благодаря жертвам наших родителей многие из моих сверстников (и я сама) находятся в чрезвычайно привилегированном положении выбора.

Отцовские правила жизни не сработают, да и на пенсию рассчитывать не приходится

Меня поражает, что мы живем во времена крайнего противоречия. Молодым людям говорят, что у них есть целый калейдоскоп возможностей, но при этом они скованы полным отсутствием стабильности. Нас кормили сказками о том, что мы можем стать теми, кем только захотим, и наши головы наполнились сияющими мечтами о балеринах, астронавтах, футболистах и «Girl Power». Но для многих реальность такова: работать весь день на работе, которую вы ненавидите, и тратить все до последней копейки, чтобы жить на съемной квартире с четырьмя незнакомцами и сильной изжогой. Согласно одному из подсчетов, проведенному Институтом ценных бумаг и инвестиций, 25-летние должны выделять 800 фунтов стерлингов в месяц в течении 40 лет, чтобы уйти на пенсию с доходом 30 000 фунтов стерлингов в год. Серьезно, если бы я сделала это, мне едва бы хватило на лапшу быстрого приготовления раз в неделю, не говоря уже про авокадо на тосте. Я бы предпочла жить в настоящем, чем беспокоиться о том, где я буду через десятки лет.

Поскольку мы все сталкиваемся с неопределенным будущим, я и многие мои друзья приняли философию «f*ck it». Чем больше мы чувствуем себя потерянными и испытываем стресс, тем больше хотим сбежать или исчезнуть. Для меня это обычно текила и пачка Marlboro Lights, а для 26-летней Лотти Акланд — это переезд из Англии. Она только что уволилась из технического стартапа, рассталась с парнем, и почувствовала себя в ловушке. «Я не верила в свои способности и боялась отказа», – говорит она. «Я тратила свои сбережения и изо всех сил пыталась выяснить, что я должна была делать со своей жизнью. Вскоре мой двоюродный брат покончил жизнь самоубийством, а дедушка умер. Это стало отрезвляющим пинком, чтобы я встала и пошла жить дальше. Я уехала из Лондона в Пальму в поисках работы, и почти сразу оказалась на лодке, идущей по тихоокеанскому маршруту к Галапагосским островам».

Ирония в том, что все эти незнакомцы писали мне в Instagram, который известен как раз своей способностью вызывать тревогу. Трудно не сравнивать себя с другими, когда нас постоянно бомбардируют отредактированными «реалиями» чужих жизней. Благодаря социальным сетям мы живем в том, что карьерный коуч Хлои Гарланд называет культурой «за забором трава зеленее». Гарланд, которая основала Quarter Life – коучинговый сервис для людей старше 20 лет – замечает, что постоянное погружение в «варианты получше» через социальные сети вызывает у многих ее клиентов чувство неудовлетворенности. «То же явление сейчас проявляется и в отношениях. Нам стало труднее посвятить себя одному человеку, когда возможный «вариант получше» всего в следующем свайпе от тебя». Я спрашиваю Аркелл, есть ли у нее решения проблемы кризиса четверти жизни. Наступает долгая пауза, прежде чем она говорит: «Вы можете идти быстрее, быстрее и быстрее – и оказаться нигде. Иногда важно принять свою жизнь такой, какая она есть сейчас, даже если она еще не там, где вам бы хотелось».

Я откладываю телефон и понимаю, что напряжение в груди немного ослабло. Когда я начала писать это, я чувствовала, что схожу с ума. Моя жизнь была вполне хорошей, мне повезло, но каждый день я сидела на своем рабочем месте и единственное, чего мне хотелось, — это кричать. Когда сообщения людей переполнили мой директ, меня осенило: я не одинока. У моего поколения есть все шансы сдаться, но в нашей коллективной борьбе мы — сообщество. Мы не боимся говорить о том, что чувствуем, хотя нам, вероятно, следует говорить еще больше. Мы выступаем за вещи, которые считаем важными, не боимся пробовать что-то новое и не хотим жить вполсилы. Однажды я все-таки получу эту розовую Audi TT, а пока сосредоточусь на сдаче экзамен по вождению. Просто буду двигаться шаг за шагом.

P.S. Факты о миллениалах

• Концентрация людей в возрасте от 25 до 34 лет в столицах больше, чем в регионах.
• Половина миллениалов будет арендовать недвижимость, а не владеть ей к своим 40 годам, а треть — к пенсии.
• Люди в возрасте 25-34 лет составляют самый большой процент нерелигиозного населения (49%) и самый маленький процент христиан (39%).
• Более одной пятой людей в возрасте от 25 до 29 лет живут со своими родителями – по сравнению с 17% в 1996 году.
• 60% избирателей-миллениалов из Британии проголосовали за то, чтобы остаться в Европейском Союзе.
• Миллениалы сейчас тратят почти четверть своего дохода на жилье, в три раза больше, чем довоенное поколение, которому сейчас исполнилось 70 лет и больше.