Комиссаренко – беларуский комик, который с 2008 года живет в России. Раньше он мог приезжать к родственникам в Беларусь пару раз в год, но в 2020-м сотрудники управления культуры Мингорисполкома аннулировали его гастрольное удостоверение. Это случилось после того, как Слава публично назвал Лукашенко «Чык-Чырыком», высмеяв его выход к ОМОНу с автоматом. Так Комиссаренко стал человеком, который работает над отношениями с Россией лучше любых политиков – тема беларуских протестов была и есть одной из самых частых в его стендапе. 

Интервью Дудю началось с вопроса о том, почему стендап – чуть ли не единственное место, где люди не боятся говорить как есть. Слава ответил, мол, все дело в том, что суть стендапа – говорить правду. Ближе к середине речь зашла о Беларуси.

Дудь: «Чык-Чырык» (мем про Лукашенко – Прим. KYKY). Как он появился? 

Комиссаренко: Во-первых, не претендую на то, что я изобретатель этого словосочетания. Это просто фонетическая веселая штука. Еще в 2012-м, когда делали стендап на ТНТ, были очень близки с [комиком Русланом] Белым. Постоянно писали шутки, ржали. И у меня было много шуток про Лукашенко. Когда мы собирались беларусами в Минске, не могли про него шутить, а когда выезжали в Москву, его голосом сутками друг с другом разговаривали. К нам даже подходили, говорили: «Да вы за ***ли, ребята. Можно что-то новенькое?». 

Тогда у нас появилась шутка (кажется, с Белыми ее написали) про то, что Лукашенко запрещен въезд чуть ли не во все страны мира. Я говорил: «Понимаете, он даже в отпуск съездить не может. Даже на море. У нас единственный президент в мире, который отдыхает на речке (дальше Слава начинает пародировать, как Лукашенко ходит по берегу реки и поет про пивко – передать это словами невозможно – Прим. KYKY). Это чисто фонетически было весело, и персонаж отложился где-то внутри. 

После, года через 3-4, появился мем с воробышком с усами, который говорит «Чык-Чырык». 

Дудь: Когда появился «Чык-Чырык» и ты заговорил о политике, какие у этого были последствия? 

Комиссаренко: Я впервые подумал, что мне за это может что-то быть, когда сходил в подкаст к Дане Поперечному. Тогда мы очень много говорили про Беларусь – спасибо Дане за то, что он высказался. Мы говорили где-то очень резко, как есть. И после этого произошла ситуация, когда меня не впустили из Турции в Россию. Мне было нестрашно, но тревожно, когда пришлось из Турции лететь в Беларусь. Я думал, что после подкаста может уже что-то быть. 

Это первый момент. А потом вышло «Что было дальше?» – я даже не помню, какие были последствия. Был просто слух, что меня не рекомендовали никуда звать. Мне кажется, позиция России в отношении Беларуси менялась – долго не было четкой позиции, только какая-то плавающая. 

А потом, когда я выпустил продолжение [истории про «Чык-Чырыка»], случился самый сильный всплеск. Мне очень много писали: и разные люди, и омоновцы. Реакция была такая сильная… Мне было неспокойно от того, что это вызвало такую волну. Но при этом эти шутки как-то разряжали напряжение. Они как будто позволяли чуть-чуть расслабиться в атмосфере этого ужаса. 

Дудь: Что тебе писали омоновцы? 

Комиссаренко: Писали: «Интересно, с*ка, ты бы у меня сразу в автозаке обосцался или нет?». Писали и жены омоновцев. Я же на связи был со всеми беларусами – с Ваней Усовичем, с Андреем Скороходом, который вообще превратил свой инстаграм непосредственно…

Дудь: [Перебивает] В штаб сопротивления. 

Комиссаренко: Да. Я у него тоже спрашивал, кто ему пишет. Андрей отвечал: «Мне жены [омоновцев] пишут», – «А мне сами омоновцы». За счет этого легче: ты понимаешь, что это не с тобой одним происходит. 

 

 

 

 

Посмотреть эту публикацию в Instagram

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Публикация от Андрей Скороход (@andreiskorohod)

 

Дудь: А что жены пишут?

Комиссаренко: Те, что поадекватнее, говорят, мол, вы не понимаете всей ситуации: «Если ты не разбираешься в политике, не лезь сюда». Кто-то пишет: «Ты – клоун, что ты в этом понимаешь?!» – «Согласен». 

Дудь: Был кто-то из силовиков, кто писал, что сам все понимает, но ничего сделать не может? 

Комиссаренко: Нет, конечно. Более того, рассажу вещь – она меня не красит – но покажет, в каком состоянии я пребывал, как и остальные беларусы. В какой-то момент насилие перешло все границы, которые были возможны в голове. Уровень ненависти, того, что ты абсолютно ничего не можешь сделать… Пиковая эмоция. И в какой-то момент, кажется, сотрудники ByPol начали разрабатывать программы и приложения по деанонимизации. Они вычислили некоторых омоновцев и слили их номера. Я позвонил им всем. Не знаю, зачем это сделал, меня просто трясло.

Трубку поднял только один, я ему сказал: «Ну что, с*ка?» – был просто не в себе. И он мне ответил: «Вы, наверное, Павлу звоните – я его брат». В той ситуации эмоции опережали твой рассудок. Если быть честным, это настолько тяжело выносить – не представляю, как это выносили люди в Беларуси. 

Дудь: Ты пошутил про «Чык-Чырыка», и твои родители поняли, что пора сваливать. То, что у них было три минуты, – это же преувеличение?

Комиссаренко: Да, родители уехали раньше. Их переезд вообще не был связан с политической ситуацией. Мама поняла, что я начал зарабатывать, и намекнула мне, что неплохо было бы жить в Москве. А у меня есть такой комплекс – когда ты что-то получаешь и сомневаешься, заслуживаешь ли. Поэтому мне важно с кем-то делиться – с девушкой, с родными. Папе это не интересно, а мама сначала машину хотела, а потом – переехать в Москву. И я купил им квартиру. 

Дудь: Какой сын хороший. 

Комиссаренко: Наверное (смеется). Никто не знал, что так все обернется. Родителей же искали в Беларуси – на них был запрос. Вообще, в Беларуси сейчас все понимают, что надеяться ни на кого нельзя – ни на суды, ни на власть. Поэтому взаимовыручка на очень высоком уровне, люди друг другу помогают. Мне стали писать: «Привет, Слава. Ты меня не знаешь, у меня мама работает там-то, и сегодня был запрос на тебя, твою маму, папу. Просто знай». 

Дудь: Если бы родители были в Беларуси, ты бы так не шутил? 

Комиссаренко: Шутил бы, но не снимал [на видео]. И позаботился бы о том, чтобы на момент, когда это все же выйдет в сеть, родителей там уже не было. 

Дудь: Если бы два года назад тебе кто-то сказал, что ты будешь вот так шутить про «Чык-Чырыка», ты бы поверил?

Комиссаренко: Нет. Про него нельзя было шутить никак и никому. Любого, кто шутил про Лукашенко, вызывали в КГБ. А если этого человека не было в стране, вызывали его родных.

Мы начинали играть в КВН в Беларуси в 2003-м, вот тогда про Лукашенко можно было шутить. А через полгода мы поняли, что уже нельзя – после того, как в БНТУ какая-то команда сделала стем про него, и всех этих ребят отчислили. Еще уволили директора студклуба, сделали выговор ректору по идеологической работе. Это громко обсуждалось в студенческой среде, и тогда все поняли: все, шутить нельзя. 

(Далее в интервью показывают ребят, которые устраивают в Москве вечера беларуского стендапа. И все они в голос говорят, что после того, что случилось в августе 2020-го, перевернуть страницу уже нельзя). 

Дудь: Кто-то не поймет, о каком насилии идет речь. Приведи пример. 

Комиссаренко: Просто стоят студенты – молодые парни и девушки. Останавливается автобус, выбегают омоновцы и начинают их палками в асфальт забивать. Они ничего не говорят, не кричат – а силовики их хватают… Эти крики с Окрестина… Избитые, искалеченные люди, которые выходили из этого изолятора… Человек мог представлять собой один огромный синяк. Понимаешь, это был не приказ – это был желание этих зверей такое творить.

Больше всего меня шокировало, когда эти выродки ворвались к кому-то в квартиру и стали кричать: «Вы хотите боли, с*ки? Я вам дам боли». Какой-то ублюдок орал так на людей, которые спрятались в рандомной квартире, убегая от омоновцев. 

Дудь: Как это возможно в стране, где живет девять миллионов человек? В стране, где дубинкой ты можешь попасть по соседу или даже по родственнику? Как ты себе это объясняешь? 

Комиссаренко: Наверное, они очень изолированны, обособлены от остальной части общества. У них своя каста: силовики и госслужащие ассоциируют себя с режимом, а не с народом. Посмотри на риторику Лукашенко: он говорит: «Народец»; «Вы умолять будете, чтобы я остался». Он считает, что он бог для этих людей, что они обязаны ему тем, что вообще живы. Представители режима, наверное, перенимают часть этой философии. <...>

Да в Беларуси нет вообще людей, которые не связаны с властью и поддерживают ее. Может, разве что в какой-то самой дремучей деревне, совсем лишенный информации человек. Беларусь – чуть ли не первая страна в мире, где люди вообще не верят телевидению. Например, в России люди могут посмотреть пропагандистов более высокого, профессионального уровня и на что-то повестить. В Беларуси все смотрят телек с мыслью: «Ага, конечно». 

Дудь: То есть молодому парню с бородой, как его там…

Комиссаренко: Азаренок. 

Дудь: Азаренку не верят? 

Комиссаренко: Нет. Он просто фрик. 

Дудь: Я думал, он звезда. 

Комиссаренко: Звезда в шоке. Ты слышал, что он сказал про беларускую спортсменку, Кристину Тимановскую? Чудовищные вещи. Что ее надо отправить на границу, к мигрантам, чтобы ее изнасиловали 30 крепких арабских мужчин. На этого человека вообще не стоит обращать внимания. 

Дудь: Изменилось ли твое отношение к Максу Коржу после его высказывания во время протестов? 

Комиссаренко: Нет. Более того, мне хотелось его поддержать. Хотелось сказать, мол, ребята, вы не там врагов ищите. Не надо осуждать никого из своих. Корж – достойный сын Беларуси. Возможно, он выразил свои мысли как-то неправильно, косноязычно, но он точно переживает за все – я уверен, хотя мы и не знакомы. Просто он что-то может сказать, а другое – нет. 

Дудь: Есть беларусы, которые не понимают, почему он никак не высказывается после этого. Как ты к этому относишься? 

Комиссаренко: В его случае с пониманием. В случае, когда к тебе пришел Тима Белорусских и ты его спросил, за кого бы он голосовал, а Тима ответил: «Ну, я же не голосовал». Я подумал: может, да сказал бы ты уже, за кого проголосовал. 

Дудь: А в чем разница? 

Комиссаренко: Огромная разница! В интонациях, в подтексте – во всем. Корж, снявший клип в Минске, в котором мелькали БЧБ-флаги, и Тима, который говорит: «Мне сейчас проблемы не нужны». Я не осуждаю – всем самим решать, в какой ситуации находится человек. 

Дудь: Я тоже никого не осуждаю, но молчание Коржа – это разве не «мне тоже проблемы не нужны»?

Комиссаренко: Думаю, нет. Не может быть человек с такой светлой душой, который так любит своих фанатов, объединяет страны, вдруг… Не могу сформулировать – это понимание на каком-то эмоциональном уровне. 

Дудь: Есть люди, и мы встречали их лично, забираясь в недры нашей родины, которые говорят даже сейчас: «А я считаю, что Лукашенко – молодец». Что ты можешь им сказать? 

Комиссаренко: Есть люди, которые смотрят на белую стену и говорят, что она черная – и ты не можешь их переубедить.

В таких случаях надо отвечать: «Я тебя понял». Споры и дебаты нужны для того, чтобы убедить сомневающихся. Есть люди, которые в целом отказываются видеть очевидное – ты их не переубедишь, просто потратишь свое время и силы. Со временем они все сами поймут. 

Дудь: Что ты думаешь про Светлану Тихановскую? 

Комиссаренко: Фантастический человек. Она же домохозяйка, жена своего мужа, просто женщина, которая не побоялась и все это сделала. Не опустилась до личных амбиций и объявила, что хочет быть символом борьбы – без притязаний на власть. Это уважение. 

Дудь: Что ты думаешь про Марию Колесникову? 

Комиссаренко: Это тоже уважение. Видишь, какая большая роль женщин в беларуском протесте. Когда силовики видели женские марши и не понимали…

Они, как дуболомы, знают два режима: бить рукой, бить ногой. И они видят прекрасных женщин с цветами, и двухзначное IQ начинает искрить. 

Дудь: Бабарико и Колесникова получили колоссальный срок за колоссальное ничто. Как ты с этим живешь? Как ты чистишь зубы, собираешься на работу – ты научился отключаться от этого? 

Комиссаренко: Как-то был пост на «Медузе» о том, как реагировать на плохие новости в 2020-м: если кто-то страдает и ты сам из-за этого страдаешь – ты точно не делаешь кому-то лучше. Ты должен продолжать жить, делать свою работу. И помогать ты должен только конструктивом. Есть фонды, ты можешь отправить туда деньги, поддержать информационно. Но если ты начинаешь страдать из-за солидарности – лучше никому не становится. Нельзя в это проваливаться. 

Дудь: Что будет с Беларусью дальше? 

Комиссаренко: Я оптимистично настроен. Все это закончится. Не знаю, насколько скоро, но то, что происходит – противоестественно. Как будто противоречит самой жизни. Если кто-то говорит, что беларуский протест загнулся или не принес результата – он ошибается. Все увидели, что происходит в Беларуси – кто добро, а кто – зло. Это не пройдет бесследно. 

Дудь: Каково это – жить и знать, что в родную страну вернуться нельзя? 

Комиссаренко: Я вернусь. Попозже. 

Дудь: Разучиться шутить или пожать руку Лукашенко? 

Комиссаренко: Разучиться шутить.