Смысла «дрессировать» нас нет

Наша часть расположилась на окраине самого военного города нашей мирной страны – Борисова. На первом сезоне, как и у срочников, ровно месяц проходит КМБ – курс молодого бойца. Весь месяц условно делится на две части: до присяги и после неё. По сути, этот месяц отведён для краткого экскурса в уклад жизни части. Молодые бойцы в месяц КМБ занимаются исключительно строевой подготовкой, а каждый день с понедельника по субботу у них пары. Лектором, как правило, назначается командир взвода. Разумеется, то, насколько добросовестно и интересно будет преподнесён материал, зависит именно от командира. У нас был талантливый лейтенант, увлечённый своим делом. Поэтому пары проходили интересно, с примерами и ответами на вопросы. В большинстве же своём пары проходят как попало. Либо командир монотонно читает с листика лекцию, либо просто молча следит за тем, чтобы никто не «рубился» [спал].

Делают это из-за частых проверок: в класс то и дело заходят пузатые мужчины с большими звёздами на погонах, смотрят, чтобы общее количество людей в классе соответствовало количеству в журнале, одобрительно кивают лысыми макушками и уходят прочь. О бесполезности этих проверок в армии говорить не приходится, ведь практически все госучреждения работают по принципу гоголевского «Ревизора». Смысл проверок состоит в том, чтобы служащие части, как только узнают о предстоящем визите (а они узнают заранее), как можно лучше к нему подготовились. И проверяющие об этом прекрасно знают, ведь они работают по точно такому же принципу.

По факту никакого материала не преподается, и за месяц солдаты осваивают лишь шагистику, да в спешке выстреливают свои положенные девять патронов на полигоне. Оценки за занятия выставляются с применением примитивного рандомайзера: от балды с порогом не ниже трех, иначе возникнут вопросы.

В общем, весь месяц КМБ прошёл за партами и на плацу. Учитывая время года, мы, конечно, убирали снег и «квадратили» сугробы, каждый день отсчитывая минуты, сближающие нас с тёплыми домами и нежными руками наших девушек. Вообще, отношение к резервистам было во всех отношениях более лояльное, чем к срочникам. И сержанты, и офицеры понимали, что нам служить всего месяц. Для ребят, которые служат полгода, год и полтора, это не срок. Поэтому всем было ясно, что смысла нас «дрессировать» нет. Да и сами срочники из старослужащих к нам не лезли.

У большинства читателей возникнет вопрос, есть ли в армии дедовщина и касалось ли это нас. Армия – это своеобразная культура. В ней есть и традиции, и обычаи, и своя иерархия. То же самое есть в любом коллективе, живущем долгое время совместно: как у бойскаутов или в тюрьме, например. Опытному солдату не нужно долго объяснять, что делать, поэтому офицеры держат дисциплину и доводят информацию через них, причём не обязательно сержантов. Это действительно удобно. Вот и вся суть дедовщины. Другой вопрос, когда «дедушек» подобная власть начинает портить, и они используют это в корыстных целях. Поэтому, к неуставным взаимоотношениям в части были вопросы, но нас они не касались. В нашем взводе были и кулаки и мозги, и, самое главное – сплоченность. Поэтому, со срочниками у нас были с большего ровные отношения.

Тест на суицидальные наклонности

Наша часть совсем небольшая, но весьма титулованная. Однако, помимо двух орденов, известности ей добавило одно из нескольких нашумевших печальных событий, произошедших за последние полтора года. Именно во время первого «межсезонья» покончил с собой парень, который призывался вместе с нами, но на срочную службу. Узнали мы об этом первого апреля, не все поверили в правдивость ужасных известий. Тогда никто из нас не мог подумать, что первоапрельская «шутка» скажется и на нас. Он был моим ровесником и ничем не выделялся на фоне остальных новичков. Такой же, как я, вы и кто-либо другой.

В его речи «читалось» высшее образование, он мог и пошутить, и посмеяться. То, на что он пошёл, стало для всех нас шоком и полной неожиданностью.

В течение всего КМБ с нами занималась психолог. С ней мы писали разные тесты на суицидальные, алконаркотические и шизофренические наклонности. В общей сложности их было около десяти, вопросы из тестов во многом пересекались, маскируясь другими формулировками. Суть тестов в том, чтобы выявить группы риска, которые в течение долгой службы могли «натворить делов». Но если ты не тупой, то наверняка знаешь, как заполнять эти анкеты так, чтобы потом к тебе не было лишних вопросов. Достаточно просто разделить все вопросы на «хорошо» и «плохо» и логичным образом сделать из себя «святошу». Вот и всё – ты не алкоголик, не шизик, а о «косяке» и вовсе ничего не слышал. Психологу остаётся только удивляться, как ты ещё не мироточишь. А после всего вороха тестов тебя ждёт личная встреча с ним. Она длится от силы две минуты и является чистой формальностью. При этом армейский подход предусматривает особую психологическую помощь: в каждом расположении есть стенд с обязательной контактной информацией, в числе которой телефон доверия и номер того же психолога. Так что если у тебя появились проблемы, которые сам побороть ты не можешь, а желания рассказывать о них совершенно посторонним незнакомым людям нет, то ты обречён.

Запад-2017

Через восемь месяцев, уже позабыв все прелести военной службы, мы снова встретились у порога части. В том же составе, все 25 товарищей, мы с грустной улыбкой смотрели на свой взвод и читали в глазах друг друга немой посыл: «52 дня, дружище».

Убив первый день на организационные вопросы по получению военной формы и обустройству взвода в казарме, уже в 4.30 утра следующего дня (при ежедневном подъёме в 6.00), нас увезли на полигон. Совместные учения «Запад-2017» были самым интересным и полезным периодом за все три сбора. Там, на полигоне, мы узнали принципы работы детонирующего шнура, устанавливали тротиловые шашки и противотанковые мины, рыли траншеи и обшивали окопы, прокладывали провода для управляемых взрывов и маскировали военные объекты, – словом, «воевали». Эти 10 дней дались нам нелегко: мы катали 200-килограммовые бочки по болоту, без устали копали и порой работали без выходных. Воскресенья, проведённые на полигоне, были особенно грустными, но мы видели результат своей работы, понимали её объёмы и знали, когда этому придет конец. В конце концов, это была бесценная практика того, чему должна учить армия. Апогеем нашей работы был огненный вал, который в рамках учений на нашем полигоне был, пожалуй, самым эффектным тактическим ходом всей операции. Впрочем, о подготовке к этим учениям куда лучше рассказали резервисты из нашей части, которые закончили свои вторые сборы за несколько дней до нашего прибытия.

Эти статьи были опубликованы аккурат к нашему приезду и в считанные секунды прочтены не только всем личным составом нашей части, но и вышестоящими структурами. По старой доброй традиции это повлекло за собой учащённые проверки полка, нагоняй его руководящему составу и приказ «разобраться, виновных наказать». Но вместо того, чтобы по делу устранить недостатки, получившие широкую огласку, командир части принял решение о недопущении выхода в свет таких статей. С нами чуть ли не ежедневно проводили профилактические беседы о том, что ябедничать плохо. Сопровождались они угрозами об ответственности, вплоть до уголовной. Каждый служащий части на контрактной основе, а также срочники считали своим долгом над нами подтрунить, мол: «Что, тоже статью напишете?».

Горячая вода не для людей, а для проверок

Именно тогда я решил написать этот текст. Его цель не унизить армию и не смешать её с грязью, а показать людям, что в ней очень много нелогичных вещей и что система в целом требует перемен. Вот, к примеру, на втором этаже, где мы жили весь первый и две недели второго сезона, был душ. Ничего необычного, просто две душевые кабинки возле умывальников, чтобы после тяжелого рабочего дня солдаты могли помыться, поддерживая прописанную в уставе обязанность следить за личной гигиеной. Души работали, только горячей воды в них не было. Не то, чтобы её не было во всей части. Нам просто её не открывали. Зимой. Весь месяц КМБ, промерзшие до костей, мы, по приходу в казарму, мылись под абсолютно ледяной водой. Конечно, весь взвод заболел. Не сразу, по очереди, некоторые по нескольку раз. Так мы познакомились с калевом [санчасть].

Единственной возможностью добраться до горячей воды была баня по субботам. Разговоры с начальником сборов и со штатным психологом с вопросом «почему нам не дают горячую воду?» ответа не давали. Зато на вторых сборах нас пустили на первый этаж в батальон к срочникам – там в душе горячая вода была. Но мыться там было запрещено. Не только нам, но и солдатам срочной службы, которые служат по полтора долгих года. Ну а в соседнем батальоне под горячей водой мылся любой желающий. Разница между батальонами, помимо специальностей, была в комбатах: наш в душе мыться запрещал. Зато когда приезжает проверка, то любо-дорого взглянуть: всё новенькое, всё блестит! И как же им это удается? Здесь мы узнали новое значение слову «показательный».

В армии есть вещи, которые нельзя трогать. Они существуют только для того, чтобы их показывать. И если кабинки – это полбеды, то показательный шанцевый инструмент – это вообще абсурд.

Тут есть топоры, лопаты, грабли, которыми нельзя пользоваться. Они есть в батальоне, но, по сути, их нет. А в кладовке лежит инструмент, которым пользоваться можно. Убитый, подлатанный, шатающийся, но он работает. Слева – показательный, справа –рабочий. Показательный инструмент, кабинки, техника: всё это не для использования, а для проверок. Пыль в глаза. И так везде, не только в армии. К приезду президента стены сталинских времен начинают краситься, дороги ремонтируются, а порции в столовой увеличиваются в два раза. Выходит, всё делается не для людей, а для проверки.

Система здравоохранения для резервиста тоже построена весьма своеобразно. Если ты заболел, что-то вывихнул, сломал, натёр мозоль или просто чувствуешь недомогание, то в обязательном порядке должен записаться в санчасть. Если недуг несерьёзен, то тебя латают на месте, дают таблетку, если надо – выписывают освобождение от работ на несколько дней. В крайнем случае, дают отлежаться в лазарете. Если что-то серьёзное, определяют в госпиталь, но дни там не идут в зачёт учебных часов. Их потом придётся «переслуживать». Мой сослуживец за время трёх сборов переслужил почти месяц из-за гнойного отита, несмотря на то, что в госпитале он также ходил на работы, как ходил бы и в части. И в санчасти, кроме врача-офицера, была фельдшер, которая осложняла ситуацию. На каждом визите она угрожала уложить нас в госпиталь, кричала и называла симулянтами. Поэтому, как бы мы ни болели, в санчасть старались не ходить. Но тем самым усугубляли свои болячки и заражая свой взвод.

Разобраться, виновных наказать

Смерть солдата отразилась и на нашей службе. По приезду в часть на второй сезон мы узнали о переменах в офицерском составе. Во-первых, заместителя командира части по идеологической работе перевели в другую часть за десятки километров от дома и семьи. Во-вторых, сменился сам командир. И знаете, в этом вся армия. Ни командир, ни его зам не виноваты в случившемся. На воле за забором людей, которые кончают жизнь самоубийством тоже хватает, и их в разы больше. Но если такая ситуация происходит в вооруженных силах, все уверены, что именно армия и её режим в этом виноваты. Сверху приходит наказ: «Разобраться, виновных наказать». Людей наказывают, и никто особо не разбирается, виноваты ли они. На стол руководству кладётся отчёт о принятых мерах – и проблема решена. Очень по-советски.

Вместе с переменами в штате полка произошли перемены и в армейском укладе. Вместо интересных и полезных пар по военной подготовке, наши будни сразу же после «Запада» скрашивали разного рода работы. Наша задача – учиться. И срок службы у нас исчисляется не в днях, а в учебных часах. У нас есть своё расписание, в котором уйма интересного. Подрывы, инженерная разведка, огневая подготовка, строительство дорог и колонных путей, инженерные заграждения и много прочего, что по выпуску должно сделать из нас подкованных специалистов, способных в боевых условиях не только управлять персоналом, но и приносить инженерную пользу. После второго сезона нам дадут младших сержантов, но толку с нас – как с рядовых. А всё потому, что вместо пар мы ходили на так называемые е*ошки [работы].

Мы заливали отмостки, грузили и разгружали, подметали улицы, «распляживали» горы песка на территории части и чистили диски синего пежо командира части. Все это делает из военного учреждения лагерь исправительных работ. Причём, лагерь вполне себе строгого режима. Заслужить увольнительные резервист мог, только если «помогал» части. Так трое моих сослуживцев скатались в увольнение за услугу, о которой их попросил новый командир части. Ему нужен был мусорный бак. Кто смог его достать, гарантированно ехал в трёхсуточное увольнение. Это был редкий случай, когда офицер сдержал свое слово.

Честь командира

Каждый понедельник он обещал отпустить нас в увольнение, если мы будем хорошо работать. Каждый из нас впахивал за троих, т.к. суточное увольнение в конце недели мотивирует лучше, чем вы можете представить. И каждый раз находились «внешние обстоятельства», а наши увольнения оставались обещаниями. Кроме слова офицера, командир для всех нас опорочил честь мундира. Человек, который должен быть примером для всех, мог спокойно пнуть ногой в рёбра собаку, что жила на территории части, или матерно унизить при всем резерве молодого лейтенанта, мерзко смешивая его с грязью и довольно улыбаясь.

А однажды перед взводом сказал слова, которые мы не забудем никогда: «Правильно Гитлер сжигал этих скотов – чтобы такие уроды, как вы, не рождались». И это слова командира части? К чему эти ежегодные парады девятого мая? Зачем строятся музеи Великой Отечественной войны?

Какой смысл громких имён героев Второй Мировой, в честь которых названы улицы и проспекты по всей стране? Чтобы на историю, на память, на все нравственные каноны так мерзко плевали люди, которые защищают нашу страну?

Приказы такого командира выполнялись исключительно из-под палки. Суть топ-менеджмента не в том, чтобы кататься на УАЗике по территории части кругами и приказывать резерву «аккуратненько рубить асфальт топором». Топ-менеджер нужен для оптимизации системы – чтобы она работала сама, лишь с корректировками вектора. Если провести анонимный опрос среди служащих на контрактной основе, окажется, что почти каждый будет рад первой возможности перевестись в любую другую часть. Да и никто, оказавшись в трудной жизненной ситуации не захочет услышать от командира: «Слушай, ну это же твои проблемы? Вот и решай их сам». Но и увольняться никто не торопится, ведь у всех семьи, и их нужно кормить.