Когда я заканчивала 11 класс, понятия не имела, кем хочу быть. В седьмом классе увидела работу нашего школьного психолога и подумала, что никогда не выберу эту профессию. Она проводила с нами непонятные тесты, о результатах которых потом никто не сообщал. Психологических бесед и консультаций вообще не было. Но в 11 классе отдел образования предложил мне целевое направление на психолога, что было гарантией поступления на бюджет, да еще и в БГУ. Я согласилась. Когда училась в университете, не задумывалась, хочу работать с детьми или нет. Но скоро поняла: выбора нет. Выпускники психфака нужны, по сути, только в школе. Уже который год подряд запросы на выпускников приходят только из школ, колледжей, лицеев. И всё. Больше они никому не нужны.

Первая неделя и бюрократия

Введения в должность не было. Просто завели в кабинет и сказали: «Вот твой кабинет, папки, разбирайся по ходу работы». Всё сама. Ни о какой адаптации и речи не было. Если эту статью читают руководили школ – никогда так не делайте. Это сказывается на эффективности работы, потому что вначале ничего не объяснили, не показали, как следует. Парадоксально, но даже психологам на новом месте нужна помощь. 

В ВУЗе меня научили, как проводить психодиагностику личности и тренинги, дали общие азы по психологическому консультированию. В школе это работает. Но в ВУЗе не учли одного: у школьного психолога куча бумажной работы. Я бы сказала, что она занимает процентов шестьдесят моего времени. Меня не учили работать с документами, писать заключения, особенно для администрации. Я ожидала, что завуч, коллега или кто-нибудь еще покажет, как это делается. Но нет.

Сейчас самая большая трудность в работе школьного психолога – как всё успеть. В школе 300 детей, от шести до 16 лет. Я одна. Есть особая группа детей, с которыми ведется работа по отдельной программе: одаренные дети, дети алкоголиков и наркоманов, с высоким риском суицида, приемные, дети-изгои, с особенностями психофизического развития. Они требуют большего внимания и времени, находятся под особым присмотром. Буквально с каждым нужно составить план работы, дать рекомендации родителям, педагогам, изучить всех этих детей вдоль и поперек. И заполнить кучу бумаг: для директора, для завуча, отдела образования районного комитета. Для меня проблема не в том, что много дел, а в том, что нереально всё успеть. К тому же половина работы просто никому не нужна, а делается для галочки.

Дерзкое поколение ютуба

Дети сегодня разные. Каждый ребенок хочет быть индивидуальным и непохожим, быть личностью, и это радует. У меня уже сложился общий профиль всех Z-ов. Они не особо замотивированные на учебу: когда рядом YouTube, VK, Instagram и прочие прелести жизни – какая учеба? Слишком легкий и быстрый доступ к любой информации, на мой взгляд, убивает у них желание размышлять, копаться, критически оценивать информацию. Как это выглядит? Будто сочинение, задача или что-то еще – сразу в Google. Они верят ему. Спросить у учителя, попросить подсказку – нет. Более того, всё, что они там увидят, принимают на веру. Им сложно поверить, что Google врет. Я не считаю, что в этом виноваты учителя или кто-то еще. Наоборот, педагоги пытаются разнообразить учебный процесс: подключают, по возможности, инновации, применяют креативные методики и современные техники. Они пытаются конкурировать с гаджетами и бороться за внимание школьников. Но это сложно. 

Нынешние школьники более дерзкие, наглые, свободные от авторитетов: могут грубо отвечать, не здороваться с учителями и администрацией школы, если те их обидели, открыто спорить, поступать, руководствуясь только своими принципами. Но здесь есть и плюсы: дети начинают раньше понимать свои права и обязанности, могут отстаивать их, бороться за свое мнение, защищать себя. Мне 25, и я вижу, что мои ровесники были более зажаты и трусливы.  

На мой взгляд, сегодня интернет, блогеры и другие инфлюенсеры из YouTube в большей мере, чем кто-то другой, формируют мировоззрение наших школьников. Хорошо, если они развивают, прививают модные тренды. Это их время. Они другие, не стоит их упрекать в этом.

Погруженность детей в соцсети, некоторая оторванность от реального времени – это не самая большая беда. Самое страшное, когда в сети создаются «анормальные» группы, типа «Синего кита». Уследить и уберечь всех не получается. Конечно, школа постоянно проводит профилактические беседы, иногда пугает «что будет, если…». Но что творится, когда ребята выходят из школы и заходят в сеть дома или у друзей – неизвестно. Еще большая беда – спайсы. Их распространение тоже пошло из сети. И снова работа ведется на уровне профилактики, часто переходим на откровенные беседы, типа: «Давай по-честному, употребляешь или нет? Я не выдам тебя, я помогу». Мы не имеем право устраивать ежедневный обыск в портфелях детей.

Чаще с запросом ко мне обращаются родители и учителя. Основные темы запроса – агрессия у детей, взаимоотношения со сверстниками, тревожность у старшеклассников из-за поступления, страхи разного толка. Агрессивное поведение – пожалуй, самая частая тема запроса. Оно не возникает просто так, внезапно. Все по классике жанра: все проблемы из семьи. Это либо целенаправленное воспитание ребенка в агрессивном стиле: прививание определенных черт характера как напористость, жесткость, бескомпромиссность, поощрение физической борьбы. Родители верят, что таким образом вырастят самодостаточного и сильного человека. Либо же корни агрессии – воспитание через наблюдение, т.е. ребенок наблюдает за агрессивным поведением родителей, копирует его, считая нормой, и воспроизводит в своей жизни. Потом только взрослые удивляются: «В кого это он пошел?» Хотя не осознают, что ор и ругань, драки и насилие в семье – прямой источник агрессии у детей.

Социально неопасные дети

Работать по индивидуальным запросам времени не хватает. Чаще приходится брать целые классы и прорабатывать с ними разные темы. Так я и план закрою, и не получу от администрации. Первичная задача – работа с классами, а не с отдельным учеником. Исключение – дети-соповцы (из социально опасных семей). Вот с ними работать нужно постоянно: контролировать их, консультировать, сопровождать и помогать во всем. Такую роскошь для обычных детей я позволить не могу. Ну разве что поселиться в школе и принимать в выходные дни. Тогда, быть может, я уделю внимание каждому – и то не факт. Да и сказать, что соповцы сильно выделяются среди других, не могу. Обычные дети. Мне кажется, что в отношении таких детей вешают ярлыки: вот учится и ведет себя плохо, потому что соповец.

Вот показательный случай. Школьник окончил девять классов, никуда не поступил, не пошел учиться в 11 класс. Его перевели на заочное обучение. А он стал сутками зависать в компьютере, в прямом смысле слова. Ничего не делал, только тупил и тупит по настоящий день в компьютер. Пару часов сна, еда за компьютером – понятное дело, школа не могла проигнорировать этот случай. Я и социальный педагог поехали к нему домой. Но мать не пустила нас даже на порог. Обложила матами и сказала больше не появляться на глаза. Мол, у них все хорошо, сын прекрасно себя чувствует и никакой помощи не нужно. Мы не успели даже глазком посмотреть, как выглядит ребенок. Ситуация остается неразрешенной. Мы не знаем, как психологически развивается мальчик. Семья не является социально опасной – так что мы не имеем права заниматься проверкой.

Сложно, когда родители, видят проблему у ребенка, но отказываются ее принимать и решать. Действует классический механизм защиты – отрицание: у нас все хорошо, проблем нет, что вы там себе напридумывали. Но страдает ребенок, окружающие люди, и скорее всего уже есть дурные последствия. Случается, что никакими аргументами и методами я не могу убедить родителей, что ребенку нужна помощь. Они просто забивают на это. Подключаю активно школу – результат тот же. Родители убеждены, что они главные воспитатели в жизни детей, только их позиция верная. Я упорно добиваюсь личных встреч с ними, привожу все доводы и аргументы, зачем нужна моя помощь, обрисовываю возможные последствия в будущем для ребенка. Но самое главное, даю максимально понять, что моя задача не упрекнуть родителей, не сдать их кому-то, а по-настоящему помочь ради их же блага. Кто-то идет на встречу. Но иногда ни я, ни школа не может совладать с ситуацией. Другое дело, если это семья в социально опасном положении. Тогда закон на нашей стороне – мы имеем право насильно заявиться к ним в дом с милицией и другими органами. 

Как такового буллинга в нашей школе нет. Хотя знаю, что во многих школах эта проблема стоит остро и приравнивается к «глобальной катастрофе». Да, у нас есть проблемы в детских коллективах: микрогрупировки со своими «кастами», конфликты, дразнилки. Но это рядовые проблемы. Я уделяю много времени развитию групповой динамики: провожу тренинги на сплочение, командообразование. Социометрия – это вообще must have инструмент в багаже психолога. Она показывает, делят ли дети одноклассников на «своих» и «чужих», общаются ли между собой за пределами школы, кого вообще считают «изгоем». 

Табу на обсуждение гендера и секса

Психолог очень нужен школе. Запрос есть, проблем много. Но эффективность одного школьного психолога нулевая. Их должно быть минимум два, чтобы охватить весь круг проблем и успеть сделать что-то реально полезное для детей, а не для отчетности. 

Чего не хватает в образовании школьников? На мой взгляд, это вопросы психососексуального воспитания. Что касается тем полов, секса, интимной жизни – для учителей они табуированы. Я предлагала их обсудить аккуратно на уровне факультатива или внеклассного занятия, но увидела лишь смущение, зажатость и в ответ твердое «нет». Хоть наше общество становится более открытым к обсуждению «неудобных тем», но в школе сложно перебороть сопротивление. А тема важная. Я думаю, что ученикам старших классов она не менее важна в жизни, чем знание географической карты. 

Зато в работе школьного психолога есть масса вещей, которые я считаю лишними. Например, я бы убрала из своих обязанностей профилактику употребления наркотических средств и алкоголя, профилактику СПИДа и всего такого. Это работа для учителей, педагогов-организаторов и социальных педагогов. Их задача – навязывать, воспитывать и вдалбливать в головы. Моя задача более гуманистическая: помочь ребенку осознать проблему и найти выход, отыскать ресурсы в себе. Но никак не заниматься пропагандой плана: «Не курите – а то прокурите легкие, не пейте – а то сопьетесь и умрете под забором».

Конечно, зарплата тоже не радует. Это же сфера образования, всё очевидно. Представьте: часовая консультация у частного психолога в среднем стоит от 20$. Консультаций в день может быть несколько. Психолог уделяет время только одному клиенту, работает исключительно с ним, не отвлекаясь больше ни на кого. К тому же клиент заинтересован и готов к работе, понимает, что есть проблема. Вдобавок, не нужно исписывать тонны бумаг о проделанной работе и сдавать ее кому-то «выше» в ровно обозначенный час и день. За это частный психолог получает вполне нормальные деньги. У меня же огромная орава детей (нормальных, условно нормальных и ненормальных), ноющие учителя, сложные родители, вечно требующий отдел образования и постоянные проверки. Про директора молчу, его запросы иногда выходят все рамки нормальности. За это всё – 400 рублей. Если директор более-менее адекватный и хоть немного ценит работу психолога, можно получить рублей 550. 

Я довольна тем, что выбрала психологию. Но довольна ли я работой в школе? Скорее, нет. Не нравится мне эта суматоха и работа по верхам – для галочки и проверки. К тому же, такие объемы работы на одного человека выдержит не каждый. Лучше делать немного, но эффективно. А в школе это возможно лишь в малой степени.