Виталий Шкляров — тот самый политтехнолог, который в 2020-м отсидел за якобы работу с Сергеем Тихановским, побывал в СИЗО КГБ на встрече с Лукашенко, породил мем про «стальные яйца» Лукашенко, выжил после полугодовой критики и стал продюсером фильма про августовские протесты в Минске. Обо всем этом Шкляров уже подробно рассказал в большом интервью KYKY, прочитать его можно прямо вот здесь.

После освобождения из тюрьмы Шкляров уехал жить в Украину, где решил остаться и после начала войны — и теперь состоит в рядах теробороны. Но сегодня он расскажет о другом — о том, чем, как он считает, не отличаются беларусы, украинцы и россияне.

Хромой конструкт национализма

Война очень обострила национальный вопрос. Теперь всё чаще мы слышим пространные объяснения, в чём разница между беларусами, украинцами и русскими — с точки зрения национальности, и обсуждения на тему, можно ли их считать одним народом. На деле ответ очень прост — никаких национальностей не существует.

Эфемерная идея «нации» появилась в 18 веке, чтобы объяснить затюканному народу Франции, почему он имеет право восстать против абсолютной монархии. То есть гигантскую ложь — что человек обязан быть рабом богоизбранного самодержца — подменили ложью поменьше. Появился хромой конструкт национализма, который подразумевает, что люди объединяются и разъединяются по критериям языка, крови, почвы и, иногда, религии.

В свое время этот конструкт был прогрессивным, потому что позволил человечеству освободиться от абсолютизма, но никогда он не был основан на реальности. Образованному французу всегда был ближе образованный англичанин, чем нищий французский крестьянин, который, в свою очередь, легче нашёл бы общий язык с нищим немецким крестьянином, чем с сытым буржуа. Нации никогда не складывались в единое, сцементированное целое, потому что все люди — разные. Большинство из нас чаще всего чем-либо выбивается из образа «идеального беларуса» или «идеального австралийца». И вместо того, чтобы признать идею наций несостоявшейся, люди изобрели безумный концепт «национального предателя» — человека, который по почве, крови и языку должен быть «истинным арийцем», но почему-то не хочет.

Чтобы еще сильнее укрепиться в мысли, что нации все же существуют, их апологетам пришлось выдумывать некое метафизическое объяснение: якобы если люди близки по крови, родились неподалёку друг от друга и разговаривают примерно на одном языке, их объединяет «нечто большее». И это «нечто» выделяет их, делает лучше других — просто по праву рождения. 

Еще одно обязательное условие для нации — у нее обязательно должно быть великое прошлое и какая-то всемирная миссия. Сюрприз, прошлое у всех стран мира примерно одинаковое — бесконечное унижение сильными слабых.

Национальное мессианство всегда оборачивается большой кровью и никому не приносит счастья. Существует также юридическое разделение людей по принципу гражданства, оно засвидетельствовано паспортом. Но вряд ли нужно долго рассуждать, что гражданство не равно нации. Существует и культурное разделение, однако в современном мире все настолько смешалось, что тиктокеры из Украины и Бразилии понимают друг друга лучше, чем собственных бабушек. Сейчас каждый человек выбирает культуры по себе и смешивает их, как ему заблагорассудится.

Правда в том, что в современном мире нации больше не нужны.

Ни языка, ни почвы, ни крови

Ну, а как же война, спросите вы? Разве война не выковывает прямо сейчас, на наших глазах, новую украинскую нацию? Надеюсь, что нет! Захватническая война государств Россия и Беларусь против государства Украина — это не война наций, потому что люди выбирают сторону фронта не по национальному признаку. Этот выбор происходит на уровне ценностей, где с одной стороны — свобода, права человека и демократия, а с другой — архаика, диктатура, ложь как принцип и право сильного. Именно ценности определяют человека, и в глобальном мире современности этот выбор можно воплотить в реальность.

Украинцы воюют не за нацию и даже не за границы — они воюют за свою свободу, за жизни невинных, за право своих детей на счастье. Попросту, за добро и против зла. Эти ценности общечеловеческие! И сейчас абсолютно каждый человек в мире — и в Америке, и в Австралии, и в России — решает для себя, разделяет он/а их или нет. 

Венгры, проголосовавшие за Орбана, вроде бы не имеют ничего общего с русскими, совершающими военные преступления за «русский мир». Ни языка, ни почвы, ни крови. Они не составляют вместе единой нации. Но венгры легко найдут точки соприкосновения с адептами Путина. А тем временем граждане России, которых пытают в автозаках за антивоенные протесты, мечтают оказаться в окопе под Херсоном, чтобы вместе с украинцами убивать нацистских оккупантов. У них схожий язык и во многом общая культура, но объединяют их не «Ирония судьбы», не Достоевский и даже не «Ёжик в тумане» — а общие ценности. Желание защищать добро от зла. Эти русские и эти украинцы — не один народ, но для них это не имеет значения.

В последнее время мне на глаза все чаще попадаются высказывания аналитиков, что между Россией и Украиной идёт «метаисторическая война» — за некое «наследие Киевской Руси». Люди, Киевская Русь исчезла тысячу лет назад, её не существует, как не существует и никакого её «наследия». Зачем играть краплёными картами врага? Зачем наступать самим на его грабли? Древний русич имел больше общего с древним греком, чем с любым из нас. И лучше бы ему оставаться в прошлом, в исторических монографиях и красивых костюмированных фильмах.

Считается, что национальная принадлежность нужна человеку для самоидентификации — для понимания, кто он такой. Мне же кажется, что национальная принадлежность спасает лишь тогда, когда больше нечем гордиться, кроме того, что «я — беларус». Разве современному украинцу или беларусу больше нечем себя определить? Разве, после подвигов, страданий и лишений, частью которых он стал на этой войне или за долгие годы до этого, ему не найти поводов для гордости? 

Секрет в том, что украинцам, беларусам и русским действительно нечего делить. Граница между нами проходит не по национальному признаку — она проходит в голове и душе каждого человека. Человека, который выбирает, на какой он стороне — кровавого имперского прошлого или пугающего своей неопределённостью, но точно свободного будущего. А никаких наций больше нет, и лучше бы никогда больше не было.