Всё это недоразумение началось, потому что меня пригласили выступить. Обычно я делаю это за деньги и рассуждаю на предмет сервиса или его недостатка. В данном случае меня попросили просто выступить, я подумал, пусть это будет называться «Загадочная душа беларуского ИТ». Задач у меня несколько. Во-первых, сделать так, чтобы вам было нескучно, а во-вторых сделать так, чтобы было нескучно мне. Но у меня очень прагматическая задача. Я действительно считаю, что у меня есть один шанс выжить в конкурентной борьбе за сужающийся и нищающий беларуский рынок – мне каким-то образом надо выяснить, что в голове у айтишников. Надеюсь, наша встреча пройдет в режиме диалога. Я обещаю, что буду отвечать коротко на неинтересные вопросы и пространно – на интересные. И может быть, к концу вы поймете, что у меня в голове, а я пойму, что в голове у айтишника.
Через полтора месяца (надеюсь) откроются двери моего нового заведения. Я не могу говорить, какое это заведение, но уже сейчас я понимаю, что у меня куча проблем. Я смотрю на это место и понимаю, что оно идет против минских трендов – я, как всегда, гребу в другую сторону. Мне казалось, я угадывал тренды, но я постарел, озлобился, выпил, набрался мизантропии и иду совершенно в другую сторону. Почему я так грустно рассуждаю? Я считаю, что стилистика и эстетика моего нового проекта скорее будет с первых шагов понятна человеку взрослому, пятидесятилетнему, пожившему, повидавшему и поездившему. Человеку гуманистических взглядов. Допускаю, что он не утратил задора, несмотря на возраст, и предрасположен к радости в жизни, да еще и хотел бы все это получать в декадентской эстетской атмосфере. Насколько вы догадались, рынка этого в Минске нет.
Половина моей целевой аудитории больше не могут выпивать в этом возрасте, потому что, создавая свои корпорации и наживая капитал, они тратили не только душевные силы, энергию и талант, они тратили печень. Они выпивали с теми органами, с которыми надо выпивать, чтобы сохранить бизнес, они вели бизнес в 90-е и поэтому сделали эти империи – на них не могло это не отразиться. Даже если они были отчаянными физкультурниками, их печень сильно пострадала. В связи с этим они чувствуют себя сонными уже к полуночи, они пытались перейти на вино, они ходили на курсы – но таких немного. Вторая половина пятидесятилетних мужчин не выдержала испытания международной модой, социальных катаклизмов и новых привычек, они, задрав штаны, побежали за комсомолом. Их можно встретить в барах, где они будут выглядеть комично и нелепо. В любом случае, конкурировать с молодыми самцами у барной стойки демократичного заведения у них получается неловко и некрасиво. Но они считают, что именно там им нужно быть.
Я попал в ловушку. Не делать этого заведения я не мог. А сделав, понял, что единственный выход – это каким-то образом завоевать сердца молодёжи. Почему молодежи? Потому что она радостно выпивает, потому что она еще может во вторник засидеться после полуночи. Все мы понимаем, что молодежь с деньгами – это наполовину ИТ-сектор. Но у молодежи могут быть совсем другие виды на мое заведение. Я допускаю, что они вообще его не поймут. Может, я заблуждаюсь, но три недели я завтракал и ужинал с ИТ-генералами – прямо с такими captains of the industry. Я пытался ответить на вопросы, как же устроен их досуг. Совершенно точно это гениальные, талантливейшие люди, заработавшие в наших непростых условиях серьезные по международным меркам капиталы. Вывод я сделал неутешительный для себя: скорее всего, моя эстетика и вибрации, которые я собирался им предложить, не попадают в круг их желаний. Я допускаю, что они, конечно, имеют в гардеробе огромное количество костюмов, которые не носят. Я допускаю, что пока я выпивал и занимался своими бессмысленными делами, ритуалы ухаживания за девушками сильно изменились, и сейчас они выглядят как-то так (показывает движение свайпа в Tinder – Прим. KYKY).
Я понятия не имею, что я сейчас делаю, но понимаю, что это всё происходит в экране. Думаю, что даже моя музыка им может не понравиться. В общем, пообщавшись с генералами, я понял, что я на очень опасной территории. Поскольку вы значительно моложе и, подозреваю, не так стремительно разбогатели, во время сегодняшней встречи я попытаюсь выяснить круг ваших эстетических предпочтений. Для того, чтобы быстро притереться и понять, разговариваем ли мы об одних и тех же вещах, я буду называть фамилию или любое слово, которое означает явление. Мне важно, чтобы вы дали отклик: знакомо вам это слово или нет. Уверен, что если бы я был на вашем месте, а вы – на моем, я бы опозорился, потому что я живу в своей достаточно узкой вселенной. Но по такому принципу я смогу почувствовать аудиторию и может все же пойму, как продать вам этот досуг.
Вадим перечисляет Время секонд хэнд, Дело БелТА, Аркадий Бабченко, MH17, Стив Маккуин, Владимир Сорокин, Кирилл Серебренников, elBulli, Жоэль Робюшон, Том Ка Гай, Франчакорта, Riedel, Аскот, Сутин, Париж-Брест, Из России с любовью, Метрополитан, Дубровка, Рита Хейворт, Гнойный, Три билборда, Гражданин поэт, Аль-Джазира, Статкевич, полиамория, промискуитет, технологическая сингулярность. Зрители в зале, если знают, о чем речь, поднимают руки с переменным успехом. На многие понятия в зале одна-две руки.
Этот опыт (надеюсь, вы восприняли его в шутку) доказал, что никто никого не поймет. Опыт также доказал, что мне крышка. Я себе намечтал, что в новом проекте счастливые, хорошо одетые люди за правильным напитком рассуждают о вещах, которые мы с вами только что обсудили. Теперь, после моего огорчения вы должны меня спасти. Я могу поговорить, если вы мне намекнете, про что. Я могу про все, что угодно. Можем устроить блиц: вы что-то спрашиваете, я начинаю выкручиваться, ну а вы начинаете меня ловить на ошибках.
Начинаются вопросы из зала.
Посоветуйте книгу – из последнего, что вас впечатлило.
Есть такой британский спорный и противоречивый историк Нил Фергюсон. По их меркам он вообще молодой – ему всего 50 лет. Берется за несложные вещи – например, у него есть книги «Цивилизация», «Империя». А еще я украл книжонку в тбилисском отеле Rooms. Веселый такой отель, на мой взгляд, чересчур хипстерский, но по-прежнему милый. Я тогда читал книжечку Джона ле Карре. А в отеле было огромное количество книжных полок. И достал с полки «Из России с любовью». Фильм-то я давно смотрел, а тут вперился глазами в книгу – такая вещица, не оторвешься. Всё про современную ситуацию: там и Чепиги, и Мышкины и Чапман, и НКВД, и Стамбул, и кулинария, и коктейли, и роковые женщины. Пока не закончил, думал: это в 1957 году написано, а как будто вчера. Не думайте, что это какое-то бульварное шпионское чтиво. Очень крутая вещь.
Чья была идея сделать прозрачное зеркало в клубе «Блондинки и брюнетки»?
Конечно, моя. Я всерьез считаю, что времена политкорректности, гендерного равенства и всей этой скукоты в Беларусь пришли раньше, чем следовало. При этом, чтобы не было недомолвок, скажу: разумеется, Вайнштейн – свинья. Это вообще не обсуждается. Когда у тебя столько финансовых возможностей и власти над молодыми актрисами, все что тебе нужно – это подливать шампанское и острить. Поэтому Вайнштейн – свинья. А зеркало там появилось специально. Насколько вы понимаете, это был чрезвычайно деликатный архитектурный прием. Вы же понимаете?
Нет.
Вы там бывали?
Нет.
Вы там не бывали. Бродского не читали, но уже осуждаете. Там действительно было одностороннее зеркало. И джентльмен у писсуара мог видеть очень небольшой ракурс, куда попадало лицо девушки, которая красила губы. Несомненно, некоторые девушки полагали, что «если они унизились до такого, то чего же от них ждать и можно ли им верить?» Всех таких девушек мы водили на экскурсию в мужской туалет. Предполагалось, что это шутка. В Беларуси вообще, на мой взгляд, не любят шуток. У нас звериная серьезная нация. Крупный город, два миллиона, 19-й в Европе. Но всё, б***ь, должно быть по-деревенски. Ни шутки, ни полушутки.
Учитывая ваш опыт, какие качества вы цените в людях? Вы говорили, что немного стали мизантропом – почему?
Это шутка такая, мадам. Как мизантроп может заниматься ресторанами? Ресторатор обязан любить вино и людей. Иначе что он будет делать в этом бизнесе? Если вы мизантроп – вам нужно сторожем в пустыню, но не в ресторан. Можно я не буду отвечать на пионерский вопрос про качества? Может быть, это целеустремленность, а может быть, внутренняя духовная подсветка. Поверьте мне: я могу иметь дело вообще со всеми людьми. Но если назвать одно качество, с которым я мирюсь очень тяжело, а как правило, не мирюсь (и это причина конфликтов, драм и приводов в РУВД) – это жлобство.
Какой вам видится душа беларуского айтишника, если смотреть на нее из-за барной стойки?
Разумеется, как и всякое обобщение, оно грешит. Айтишники разные, но их можно выделить в какую-то группу. Они не в состоянии развлекаться, их нужно развлекать. Они сами себе почему-то не веселы, несмотря на известную истину о том, что скучно только скучным людям. Они плевать хотели на то, как они одеты, – как правило. Но здесь я говорю со своего опыта. Один из знакомых из ИТ, с которыми я ужинал, любит рубашки на заказ, это недешевое удовольствие. Это требует времени, умения, и в Минске этого никто не делает.
Делают!
Не делают. Ну, научите меня в конце лекции, но я привык думать, что не делают. Этот мой знакомый шьет рубашки на заказ, у него есть такие вещи в гардеробе. Он объясняет это не апатией и не пренебрежением к культуре (а одежда – это всё равно культура, вы одеждой посылаете миллион сигналов, даже если еще не открыли рот). Естественно, с одеждой у нас стало лучше, чем 20 лет назад, это видно на любой оживленной городской улице. Конечно, не Нью-Йорк, не Милан и не Париж, но все равно легче стало дышать. Этот генерал от ИТ объяснил мне так: в командировках, когда он попадает в Силиконовую долину и общается со своими потенциальными партнерами и заводит связи, он вынужден следить за тем, как они относятся к одежде. Это можно подсмотреть у Цукерберга, верно? Это дресс-код. И эта майка не по размеру – это дресс-код, и безразмерные брюки немарких цветов – это дресс-код. Так что это не столько пренебрежение – они просто посылают сигналы.
Меня в айтишниках всегда поражало другое: с утра до ночи вы в офисе в одном и том же облачении. Но любой творческий человек, если он затянут в костюмы и галстуки целую неделю, наверное, хотел бы надеть брюки карго на выходных. А если вы айтишник, вы наоборот целую неделю носите эти брюки. Так почему бы вам не переодеться с шиком ради вечера пятницы? Это же приятно, это остроумно. Но это первый признак, печальная констатация: культура преображения и культура одежды – это пока не про наших айтишников.
Что еще видно про айтишника из ресторана? Он действительно робок с дамами, он часто интроверт. Но, понимаете, в вашем школьном классе была половина мальчиков-интровертов. Каким-то образом им приходилось выходить из этого – с риском для себя. Возможно, они позорились, садились в лужу, но они хоть что-то предпринимали. Сейчас технологии позволяют делать это незаметно, переписываться или листать фотографии… Я, честно, не понимаю, как это возможно. И дело не в том, что они все ищут утех или все они такие уж промискуитетчики (хотя правда говорит о том, что, конечно, да – хотя бы в душе). Странно, что они разучились даже комплимент сделать женщине в общественном месте.
Это не только айтишников касается.
Я вижу разных людей, поэтому беру на себя роль обобщать. Что еще я вижу про айтишников? Они боятся всего, что помешает им жить триста лет. Они всерьез поверили в эту дурацкую шутку про пассивное курение. У них очень эксцентричное представление о продуктах и блюдах, которые позволяют или не позволяю им прожить до трехсот лет. Это вообще странно, потому что мы живем в эпоху, когда искусственный интеллект вот-вот наделает человечеству колоссальных проблем. И, возможно, триста лет – это очень амбициозная задача. В общем, айтишники не очень рискуют жизнью.
А, еще они не танцуют. И вот сейчас я соврал, потому что вообще никто не танцует. Удивительное явление. Наверное, это связано с социальными привычками и способами познакомиться через социальные сети.
Когда вы знакомитесь через приборчик, наверное, искусство танца понемногу умирает. Но как можно в 25 лет, услышав музыку, не двигаться? Уверяю вас, я вижу большое количество молодых, симпатичных, фигуристых женщин, которые не двигаются под музыку. Это феномен последних восьми лет. Мне кажется, когда вы танцуете в пятьдесят, вам нужно сделать сознательный выбор. А когда вы танцуете в двадцать, это просто продолжение вашего гормонального фона. Но выяснилось, что поколение может не танцевать. И айтишники тоже не танцуют.
Диджеи плохие.
Скажите это бразильцам. В Бразилии кто-то вспоминал по телевидению: приехал Майкл Джексон снимать свое музыкальное видео. Продюсеры очень беспокоились – им нужно было найти триста человек массовки. Они готовились, собирались деньги на это потратить. А потом в семь или восемь часов утра во время репетиции просто сделали в переулке барабанный ритм. Триста человек танцевало прямо с утра. Режиссер говорит: «Снимай, снимай!». Им не надо никакой массовки. А мы не танцуем. И да, это национальное.
Какой самый большой чек у вас оставляли айтишники и что они заказывают из еды?
Я не знаю. Действительно есть айтишники, которые бесконечно любят еду и не станут вообще ни перед чем останавливаться. И есть те, кто выбирает дорогое вино. Но в минских ресторанах недорого. Я не знаю ни одного ресторана с лондонской или нью-йоркской ценой, хотя рынок продуктов и вина диктует то, что эти рестораны должны быть дороже нью-йоркских. Но у нас тогда в них никто бы не ходил вообще.
Наверное, вы спрашиваете, были ли мной зарегистрированы какие-то случаи, когда в заказе было очень дорогое вино и это были айтишники (ведь что еда стоит более-менее одинаково). Да, бывают такие заказы с вином. Но они точно не относятся к категории big spenders. Хотя я не слежу, у меня нет программки, которая говорит мне: «Позавчера какой-то джентльмен потратил аж 400 долларов». В общем, айтишники здесь не отличаются от других.
Пару лет назад вы сетовали на беларускую провинциальность. Удалось стране или Минску ее преодолеть благодаря безвизу?
Речь о том, что я публично ненавидел беларускую провинциальность. Надо сразу оговориться, что я сам отсюда, я здесь родился и вырос, все муки провинциального существования почувствовал на себе. Конечно, мое первое появление в дорогом европейском ресторане ничего, кроме конфуза, не вызвало. А как я был одет в этот момент – не хочу даже вспоминать. Разумеется, мы провинциальны, несмотря на то, что Теслы уже ездят по улицам. Но мы глубоко провинциальны. Хотите, докажу? В Минске нет ни одной газеты. Ладно, забудем про газеты – допустим, это интересует таких ретроградов, как я. В Минске нет ни одного интернет-издания, которое можно было бы отнести к категории взрослых и городских. (В зале шум – Прим. KYKY) Ну назовите мне хоть одно.
KYKY.org (это было действительно первое медиа, которое назвали в зале, мы не кривим душой – Прим. KYKY).
Я все-таки настаиваю, чтобы оно взрослое было. При всем уважении к KYKY.org, качество журналистских материалов, хоть и не всех, все-таки детское. Есть такая штука, которая называется agenda – повестка дня. Когда вы нажимаете на KYKY и другие сайты, которые претендуют на взрослые издания, но все-таки держатся возле своей аудитории, вы понимаете: того, что у них должно быть на первой полосе, нет вообще. Там, где есть мнения, начинают выступать эксперты по поводу и без повода. Да и эксперты ли они вообще? Часто на KYKY материалы начинаются со слов «я, конечно, не эксперт…» Вы можете себе представить New-York Times на шестой странице, где публикуются «opinions», текст «я ни в коем случае не эксперт…»? Что ты полез? Я понимаю, что это фигура речи и попытка подстелить себе что-то, когда высказываешься по теме, но это плохо. Какие еще издания?
ProBusiness. «Большой».
Возьмите московский еженедельник, журнал или газету. При всей цензуре вы поймете, что старая школа «Коммерсанта» никуда не ушла, там действительно люди умеют писать. И вы понимаете: то, что должно быть на первой полосе, там на первой полосе. Я открываю TUT.by. А чем вы еще пользуетесь?
«Онлайнером».
Я не привык к «Онлайнеру». Я открываю TUT.by, а куда деваться? Надо быть хоть как-то в курсе. Конечно, я не лезу туда, где Леди TUT.by с рецептами похудения. Понятное дело, что я не пробиваюсь через расчлененку – зачем расчлененка на взрослом издании? Но выхода нет, они намного умнее меня – работают на широкую аудиторию. Они говорят о том, что интересует людей. Но новость первой полосы гласит следующее: Макей, наш министр иностранных дел, с неудовольствием отмечает, что европейская резолюция по поводу восточного партнерства, к сожалению, включила в себя некоторые пункты, которые оскорбляют нас или нам не нравятся. Как вы думаете, если кликнуть на эту новость, вы найдете формулировки, которые не понравились нашему МИДу? Нет. То есть вам предлагают поверить в то, что это взрослое издание. Ну ладно, никто вам даже не предлагает поверить – они работают на свой рынок и вообще спасибо, что они есть.
Но мы про провинциальность начинали. Конечно, мы провинциалы. Что нам с этим делать? Можно этим гордиться. Я не хочу. Не надо этого стесняться, не надо сокрушаться по этому поводу, но надо как-то устраивать свою городскую жизнь. Чего у нас нет? У нас даже ботинки почистить нельзя. Вы знаете? Один был какой-то отчаянный в Арена-сити. Обанкротился.
Извините, я не до конца ответил на вопрос. Так вот, безвиз. Я везде кричал про этот безвиз. Ко мне приходило беларуское кондовое телевидение и говорит: «Что вы думаете по поводу курения в ресторанах?» Я говорю: «Курение нам не нужно, послушайте про безвиз. Откройте границы!» Я действительно поставил себе цель, используя свою публичность, давить на эту петарду. Было какое-то сборище, его организовывали Ernst & Young, я видел там Румаса, Макея и всяких наших decision-мейкеров. Разумеется, я воспользовался публичным выступлением со сцены, чтобы всех объединить. Я настоял, чтобы все обратились к Макею: «Открывай границы. Не трусь». Открыли на пять дней. Я был на запоминающемся совещании в Министерстве спорта и туризма, где были 12 наших важных ведомств: МВД, отдел по миграции, «Белавиа», аэропорт. Они рассуждали, как нам быть с этим безвизом и кто к нам приедет.
Сейчас, как вы понимаете, безвиз уже 30 дней. Достаточно ли этого? Нет. Мы столько лет жили на территории, которая вообще никому не известна, что открыть границы – мало. Это всё нужно продать. Меня не устраивают ответы наших чиновников: «А что тут продавать? Агротуризм или охоту?» Я считаю, что даже то, что мы видим из окна, можно обернуть и продать. И, возможно, оно как раз перестанет быть неказистым и деревенским. Мы не сможем продать себя как Венеция. Мы не Флоренция, не архитектурная жемчужина, мы не такие колоритные, как провинция в Индии, и не такие экзотические, как Гондурас. Я считаю, что один раз европеец, который был в Гондурасе, подумывает, не поехать ли ему в «Северную Корею». У него в Стокгольме выходные. Час сорок – и он в Минске. Он идет и думает: «Ну ладно, я этим пропагандистам не верю. Чисто – ну да, вроде не грязно. А что там кричали про беларуских девушек? Да в Киеве еще интереснее. И полная архаика советская. Как интересно! А что это они тут едят? Это съедобно. А я думал, вы вообще по-английски не разговариваете». Ему девушка бодро Роберта Бернса прочитала у барной стойки, а он приосанился и думает: «Я шведам скажу, что тут ерунда, а сам буду ездить». Так и продается Беларусь.
Но у нас же целомудренная политика – посмотрите на высказывания Шуневича. Как тут вообще продавать какой-то фан? Веселье у нас такое, с оттенком… Повторяю, мы не танцуем.
Но все равно продаться в Стокгольм можно. В Париж можно. Мы все равно по-своему экзотичны, не надо этого стесняться. Но не продают, не умеют. К сожалению, нет запроса, чтобы они заплатили нормальному лондонскому бюро, чтобы те сказали: «Давите на это, на это и шейте наволочки для наличных денег – к вам приедет миллион». Каждый приезжий – это деньги, это попытка коммуницировать через железный занавес, это таксист уже не с пугливыми глазами, который уже выучил «спасибо, что сдачу оставили». Это удивительная диффузия, даже если к нам будут приезжать очень дешевые туристы. Это очень полезно как прибивка к провинциальной стране, которая по-прежнему делит мир на своих и чужих.
Какие у вас политические взгляды и как вы оцениваете труды Карла Маркса?
Карл Маркс был чрезвычайно неприятный человек, неряха. Жил за чужие деньги, завел ребенка от домработницы – черт те что. Но, конечно, смотрел глубоко. Он ошибся в своей идее революции, потому что капитализм сделал его же эксплуатируемых и угнетенных потребителями. Я считаю, что вызовы сейчас другие, а мы по-прежнему занимаемся позавчерашними проблемами. Не думаю, что я хоть как-то дал понять, что придерживаюсь стороны зла, а не добра.
У нас плохо обстоят дела. Я сейчас не говорю про конкретных личностей, а про тотальную апатию молодых и не очень молодых людей к государственному устройству. Разумеется, это долгая тема о том. Гражданское общество начинается с того, что мы подъезд свой отремонтировали, хотя он не наш. Вырастает средний класс, который обладает правами собственности хоть на что-то, пусть и на рыночную палатку. Он уже говорит: «Пошли вон отсюда, ОМОНовцы, это мое». У него появляется желание хоть что-то делать. Спросите своих родителей, сколько часов в неделю они попадают под влияние Геббельс-ТВ из России? Вы поймете, что у нас все очень плохо. Я вообще в будущее смотрю со сдержанным пессимизмом.
А что скажете про технологию блокчейна?
Я ничего в этом не понимаю. У меня есть прекрасные собеседники, собутыльники, но как только они заводят эту тему, мне становится скучно. У меня и обычных-то немного, а тут еще и криптовалюты. Так что я плюнул. Я допускаю, что это может облегчить жизнь, хотя некоторые технологические изменения – очень тревожные вещи. Мы живем в удивительно страшное время. Раньше молодому офицеру КГБ (допустим, у него стоит неблагородная цель сделать вам плохо) нужно было поднять задницу, найти предателя среди ваших друзей, следить за вами в бинокль, узнавать, какой самиздат вы читаете. Что сейчас нужно сделать офицеру КГБ, чтобы понять, кто вы? Ничего. Вы сами сдали анализы. Он знает точно, что вы ели на завтрак в 2008 году 1 января. Меня тревожат такие вещи, правда. Нам кажется, что мы очень уникальный набор генов, что мы очень тонкие и духовные натуры. Но какой-то хакер на фабрике троллей знает точно, как сформулировать сообщение, чтобы повлиять на вас. Это не значит, что вы проголосуете так или иначе. Но они преумножают хаос.
Какая ваша любимая страна и почему вы еще туда не уехали?
Я начну со второго вопроса. Я ходил на вечеринку к открытию Галереи «Ў». Мне подсунули микрофон: «А чего ты еще не уехал?». Я посмотрел на корреспондентку и подумал: «Боже мой, ну ты еще ребенок. Что ты вообще можешь знать?». Но вопрос меня задел, потому что я с ним встаю и ложусь. Я подсобрался, начал отвечать, потом понял, что это неполный ответ, потом подсобрался еще, потом сказал: «Мадам, я вам пришлю полный ответ вечером». Я сел и только через три дня закончил. Потом начал ровнять запятые, выбрасывать ненужное, повторы и тавтологии, потом проснулся и решил «черт с ним» и отправил текст. Можно я не буду отвечать на этот вопрос? Я вам дам ссылку (Вадим ласково говорит о нашем опросе про эмиграцию, сделанном на открытии Галереи «Ў» – Прим. KYKY).
Отвечаю на первый вопрос. Я против патриотизма, который, как известно, последнее прибежище негодяя. И когда нас начинают ругать или снисходительно относиться за границей, я поступаю как самый ярый защитник того, что тут есть процессы, которые не попадают под клише. Мне можно смело давать погоны какого-нибудь МИДовского офицера – когда я защищаю нашу страну.
Но когда я внутри и вижу всё, что здесь происходит, я не готов это любить. Разумеется, у меня есть воспоминания детства и первая любовь, и вторая и 24-я, каждый перекресток здесь связан или с выпивкой, или с дракой.
Да, я привязан к этому, но зачем мне это любить? Я всерьез считаю, что я хотя бы попытался здесь что-то сделать. Несколько перекрестков я «изгадил» в этом полувоенном городе.
У меня нет страны, в которую я хотел бы и рвался только туда. Я был в Улан-Баторе по делу – мне так понравилось! Мы смеемся – что там эта Монголия. Но Улан-Батор – удивительный город. Там есть взрослые издания, есть разделения властей, есть небоскребы, и бизнес у них растет. Да, там юрты вокруг города топят углем, а когда уголь заканчивается – мусором, это проблема. Но вообще город живет совершенно не нашей жизнью. Я вас уверяю, что Улан-Батор по сравнению с Минском – передовой город.
Я хотел бы избежать клише. Ой, как же без Италии? Что Италия – я без Франции не могу жить. А что Франция – я и без Англии не могу жить. А как я могу жить без Чикаго, когда я там каждый ночной (простите) джазовый клуб знаю? А без Сан-Франциско? А если не дай бог там случится тектонический разлом? Там такое бывало в 19 веке. Мне будет жалко. Больше ли, чем жителей Барановичей? Нет, одинаково.
Как в 50 лет быть в хорошей физической форме?
Легко. Мне только 47 будет через две недели.
Вы часто подтролливаете над культурой беларуского посетителя. Но не кажется ли вам, что именно этот посетитель делает вас выдающимся? Беларусы приходят в ваши рестораны посмотреть на диво.
Я никогда не хотел сделать диво. Возможно, кто-то не поверит, но у меня нет цели, мол, а я такой Д’артаньян, роза среди навоза. Перестаньте. Я попал в это ремесло случайно, я же вообще был военным. Попал сюда, потому что я всегда хотел в пространство, где много жизни, еды, раскованных людей и красивых женщин. Я жалуюсь на провинциальное устройство Минска, иногда рассуждаю о наших потребительских привычках. Но здесь у меня есть имя, а во Франции, например, в этом ремесле столько выдающихся людей, что там имени у меня не было бы. Справедливо. Я уверен, что мои скромные достижения на ресторанном поприще вряд ли кого-нибудь удивили бы во Франции или Италии. Надо честно сказать, что я никогда не искал славы.
Просто получилось так, что первый мой проект – клуб Bronx в 2003 году – был настолько наглый, что все спрашивали: «А кто у вас крыша? Неужели он сам?»
Его надо было и дальше нести таким наглым проектом, а в те времена это был вызов. Там не было наркотиков, ничего такого – но сама модель поведения и эстетика – это был скандал. Мне пришлось выкручиваться и соответствовать, я не смог избежать внимания журналистов.
Мне начали давать публичное слово, а я был перманентно пьян. Плюс, я боялся за бизнес. Если бы я выступил скромно, ко мне в клуб никто бы не пришел. Если бы я выступил со словами «долой кровавый режим» – всем ясно, что тут случилось бы. Расскажу конфуз. Компания «Милавица» пригласила меня в Москву – ее возглавлял мой приятель. Он говорит: «У нас там показ нижнего белья от компании «Дикая орхидея. Приезжай, если будешь в Москве». Я прихожу, смотрю на показ, узнаю нашу национальную гордость – манекенщиц, которые идут по подиуму – начинаю издеваться, выкрикивать им какие-то вещи, называть по именам. Выхожу уставший (очень по-снобски звучит, что я устал от показа нижнего белья) покурить. Я тогда курил сигары. Подъезжает лимузин, и выходит компания совершенно киношных персонажей. Сначала появляется узкоплечий паренёк в тельняшке, потом появляется телохранитель. И потом выкатывает чувак, который кричит мне с порога: «Вадим!» – и идет на меня с объятиями. Это всё попадает на телекамеры. Человека я узнал: однажды на банкете после Кубка Дэвиса меня познакомили с господином, на которого у меня удивительно брезгливая реакция. Это всесоюзно известный сутенер Петр Листерман. Меня кто-то на этом парижском банкете представил ему как воротилу из Минска, он тут же купился, а я подыграл. Разумеется, он был со своими цыпами – так он их называл. Он начала перечислять цып, их привычки, особенности. Это действительно сутенер с кремлевской крышей. Я сказал, что присмотрюсь к ним, а он сказал, что 800 долларов или евро стоит ночь. Я, как Большой Лебовски, сказал, что пойду поищу банкомат, и свалил. С тех пор каждый раз, когда он меня видел, встречал меня объятиями.
Сразу после открытия Bronx, когда шума было очень много, все думали: «Кто этот выскочка? Тачка спортивная, ведет себя не по-нашему, газеты импортные читает. Чувствуем, уголовщина какая-то». И тут по телевизору на НТВ идет пять раз в день анонс передачи «Русская кадриль» – журналистского расследования Андрея Лошака о двойной природе модельного бизнеса в России. Что, вы думаете, было в анонсе? В анонсе было видео, где я с сигарой обнимаю этого господина. Разумеется, искусствоведы в штатском в Минске припали к экранам в надежде сказать: «А мы же говорили!» В программе меня не было, они разочарованные отползли, но подозревать не перестали.
Кстати, Андрей Лошак считается величиной в российской журналистике, но я категорически разочаровался в передаче. Вся «Русская кадриль» подавалась как разоблачительный репортаж с передовой про модельный бизнес, торговлю людьми, проституцию… В действительности она кричала только об одном: «Если вы цыпочка, выросли в Екатеринбурге, и не знаете, как устроить свою жизнь – звоните Листерману. Если вы слегка застенчивы и с лишними деньгами и хотели бы устроить свою жизнь на стороне трижды в неделю – Листерман, не путайте имя».
Можете назвать три положительные национальные характеристики беларусов?
Вот вам первая: беларусы не переходят на «ты», как жители Воронежа – в ресторане с официантом или с незнакомым человеком. Я считаю, это удивительно полезная европейская привычка. Мы не настолько фамильярны. Второе – беларусы не очень агрессивны, они взвешенные люди. А, ну и беларусы любят выпить – это подтверждает статистика. Для кого-то она грустная, а для меня она означает, что у нас есть душа, что все-таки нам больно. Мы живем в удивительно абсурдной реальности. У нас СМИ – не СМИ, парламент – не парламент, Верховный суд – не Верховный суд, Конституционный суд вообще непонятно, для чего. Если бы беларусы при этом не лидировали в потреблении алкоголя, у меня было бы большое сомнение, есть ли у них вообще душа.
Вам нужно выбрать партнера по бизнесу. Кого предпочтете: трудолюбивого, но посредственного, но искрометного, но ненадежного?
Трудолюбивого, но посредственного. Следующий вопрос.
На Земле остаетесь вы и одна женщина. Кого предпочтете: красивую, но ветреную или заурядной внешности, но начитанную?
Красивую и ветреную. А как она будет ветреной, если на Земле только я… Из красивой и ветреной при педагогических навыках и терпении можно сделать начитанную. Можно ли сделать наоборот – не убежден.
Как быть если вы пригласили девушку в ресторан, а она заказывает на большую сумму, чем у вас есть с собой?
Хороший вопрос. Начнем с того, что джентльмен, вставая с кровати в Минске, предполагает абсолютно разные сценарии дня, который ему предстоит пережить. Он не понимает, закончит в американке или на беларуском телевидении. Если уж он выбрал такой путь обольщения, как поход в ресторан, он свою мелочь в кармане, не выдавая себя, все же должен пересчитать. И если вы все же пришли в ресторан, и дама заказывает самое дорогое вино, а его расчеты относительно цен терпят крах – что делать в такой ситуации?
Все ли мы понимаем, что в данном случае дама хамит? Что делать с мужским хамством, мы понимаем, что делать с женским – это трудный ответ.
Мне было сорок, я все еще не понимал, что делать с женским хамством. Это еще более распространенное, чем раньше, чудовищное явление. Все-таки мужское хамство – это вызов, дуэль: словесная, в перчатках или без перчаток. Мужское хамство как-то можно ограничить. А женское хамство не ограничивает ничего. Охрану клуба «Блондинки и брюнетки» я как-то предупреждал, что в «Гранд Кафе» находится возмутитель спокойствия и что её желательно не пускать в клуб. Но что-то проморгали, и она прошла. Я немедленно собрал совещание, добравшись туда, и сказал, что будут сложности: «Пожалуйста, не смотрите на то, что это тонкое субтильное создание. Во-первых, она абсолютная хамка, во-вторых, она пьяная хамка. В-третьих, она хамка, которая переехала жить в Москву. И вернулась на малую родину на выходные». Не прошло и полчаса – ее выносили из клуба, подняв в воздух, она расцарапала лицо одному и потушила окурок о лицо другого. Выносили ее пять человек.
Возвращаемся в ресторан. Что джентльмену делать, когда ему хамит женщина? Есть несколько сценариев. Вы можете взять винную карту и сказать: «Дорогая, главное здесь не ошибиться с интонацией». И с гордостью: «Сегодня вино выбираю я». Разумеется, есть еще способ. Если в ресторане вас знают, я вам гарантирую, вы можете спокойно шепнуть метрдотелю: «Как бы ни прошел сегодняшний вечер, я настаиваю, что хочу заплатить за любые ее капризы. Я хотел бы, только денег у меня сегодня нет». Да, есть действительно несколько случаев, когда люди убегали, прятались, подставляли сотрудников ресторана. Но их очень мало. Как правило, мы берем на себя культуру доверия.
Муж вашей любимой женщины узнал о вашей связи и вызвал вас на дуэль. По жребию ваш выстрел первый. Вы будете стрелять в мужа или в воздух?
Очевидно, что он [муж] – не очень умный человек (не потому, что я хорошо стреляю). В 21 веке настаивать на том, что жена – твоя собственность, глупо. Все футурологи в один голос утверждают, что до 2050 года средние семейный отношения будут состоять из пяти-шести браков. Ваша предпоследняя жена будет оставаться с ребенком от третьего брака на выходные, потому что вам так удобно. Вы помните 19 век, романтическую любовь, и время, когда никто и не думал даже жениться по романтической любви. Социальные нормы будут адаптироваться. Нельзя относиться к жене как к собственности, даже если чувства ущемлены, даже если испытываете испепеляющую ревность – джентльмен должен с этим справиться. Ну и 19-й век не вернуть, так что вероятность, что на той стороне джентльмен с оружием – невелика. Это означает, что я буду стрелять на поражение, а не в воздух. Хотя последний сценарий был бы романтичен. Я знаю Минск, я буду стрелять на поражение.
Как перестать стесняться в дорогом ресторане, Bistro de Luxe, например?
Допустим, есть интроверты – люди, у которых при попадании в общественное пространство включается защитный механизм. Возможно, они мнительны настолько, что думают, что все смотрят и следят только за ними. Что делать в такой ситуации беларускому джентльмену? Показывать страх нельзя. Заходить в ресторан, как будто он им владеет – распространенная привычка. Не советую. Во-первых, нужно собраться и быть приветливым человеком. У нас в News Сafe (я им больше не управляю) были два замечательных, выдающихся предпринимателя. Они зарабатывали сумасшедшие деньги и большую часть тратили на дорогие тачки. Эти два господина, которых мой покойный друг называл «бронеподростки», выросли, как говорил профессор Преображенский, в самостоятельную личность и начали здороваться. Не прошло и четырех лет. Знаете, как они заходили в ресторан? «Але, ну чем там? Ну паркуйся!» Полный ресторан, метрдотель смотрит на них, телефонный разговор продолжается: «Я в News, никого нет. Ну, красивых нет». Не надо так.
В организации, где есть культура сервиса, не безупречно – ее не так просто создать. У нас очень тяжелое пространство для того, чтобы приветствовать эту культуру. Но все же мы отчаянно пытаемся сделать так: кем бы вы ни были, сколько бы ни было вам лет, в какой бы конфуз вы ни попали, наши сотрудники способны справиться с ситуацией и поддержать вас. Я никогда не забуду свой опыт в берлинском дорогом ресторане, когда я попал в конфуз. Я был с дамой, думал: «Так, закуску потяну, пускай она возьмет горячее, я скажу, что не голоден».
Подходит официант, я стараюсь сделать расслабленный, невозмутимый вид – мол, не не знаю насчет вина сегодня, я все же склоняюсь к водке. Понимал, что с ней я в бюджет впишусь. Метрдотель сказал: «Excellent choice, sir».
Чтобы сказал официант в кафе «Лисья нора»? «Еще что-нибудь будете?» Я получил этот урок в студенческие времена, когда занимался перегоном автомобилей. Ни одна бровь не пошевелилась у этого метрдотеля. «Excellent choice, sir» – раз, и ледяная стопочка появилась у меня на столе. Хотя как я был одет – это ужас вообще.
Вы учитываете в своих заведениях направления в сторону экологичности, вегетарианства? У нас это никак не развито.
Я за то, чтобы в городе было абсолютно всё, например, перуанская забегаловка. Я допускаю, что после того, как у нас появится вьетнамская еда, кто-то сделает настоящее вегетарианское кафе. Давайте признаем один медицинский факт: органическая еда и минский набор продовольствия – это блеф и надувательство. Мы фермерскую курицу купить не можем – какая органическая еда? Минск не дорос. Все эти прелести современного города точно будут сделаны, скорее всего, вашими друзьями. Посмотрите на меня: где я и где вегетарианство? Когда эти заведения откроют? Ровненько после того, как в Минске появится The New York Times. Сначала в обществе должно что-то произойти, и потом это будет сказываться на рынке.
Какое заведение, кроме своих, вы часто посещаете?
Я редко бываю в чужих заведениях. Прекрасный пример долгожительства и качества – ресторан Bergamo, в нем я провел 90-е (звучит так, как будто я провел все 90-е с волыной). Я праздновал там свои дни рождения, у меня были приятельские отношения с этим рестораном – сумасшедшая скидка. Я там появляюсь, но не часто. Скорее я появляюсь в барах после работы, в полночь. В минске нет никаких других баров... Сейчас обижу кого-то. Ну ладно, если бы боялся, надо было вообще молчать. Я хожу, разумеется, в Sweet & Sour – это единственный бар, где мне хорошо. Хожу в MadMen просто потому, что я гетеросексуальный практикующий мужчина. Но вообще в Sweet & Sour.
Можете по пунктам подытожить сегодняшнюю встречу?
Во-первых, я обманут: думал, что здесь одни айтишники, думал, что поковыряюсь у них в мозгах. Думал, что приобрету пароли и коды и буду понимать, что с ними делать. Выяснил, что даже если здесь есть айтишники – они приятные и сообразительные. Во-вторых, здесь не только айтишники. Еще одна сенсация: я занимался бессмысленной болтовней, и почему-то нас собралось 150 человек. Огромное вам спасибо, потому что я действительно ценю, что я кому-то могу быть интересен.
Я считаю, нам вообще нужно привыкать говорить, и лучше держать бокал в руке в этот момент. Одна умная дама сказала: «Мало того, что мы не танцуем, мы вообще мало друг друга трогаем». Очень мало. Это плохо. Французы при встрече целуются трижды, итальянцы – дважды, кто-то обнимается. В южных культурах дистанция покороче. Сицилийцы похлопывают друг друга, но могут и заточку вставить. Мы вообще друг друга не касаемся. Это ужасно! Я не имею ввиду сексуальный подтекст. Вот что я вынес из сегодняшней встречи: Мы мало танцуем. Мы мало соприкасаемся друг с другом, отсюда очень много недоверия – мы живем в абсурдной среде, не понимая, какой человек находится рядом: агент или не агент. Прикосновения хотя бы немножко снимают эти барьеры. И третье – надо обсуждать всё. Но мы не можем, у нас нет взрослого СМИ, поэтому остается только одна возможность: не прятаться или не бояться крупных или мелких тем. Говорить и говорить, и тем самым находить свое место, понимать, что мы провинциалы, что у нас хорошо, а что – плохо. Может быть, мы уже меньше провинциалы после этой беседы. Может быть, нам наоборот нужно оставаться провинциалами, тогда 60 дней безвиз надо делать. В общем, выводы, как всегда, безответственные.
Последний вопрос: на каком перекрестке ваш новый ресторан?
Мой новый ресторан – соседняя дверь от моего существующего ресторана. Если кто-то был в Bistro de Luxe, ждите новое место прямо через стеночку. Там раньше был спортивный магазин – надеюсь, что вы совершенно не узнаете это место после магазина Adidas. Я очень за него волнуюсь, мне очень нужны умные собутыльники и красивые собеседницы. Большое вам спасибо.
редакция KYKY, рубрика «Герои»,