Почему это первый текст о харассменте в ЕГУ 

В начале сентября вильнюсское арт-пространство CreateCulture Space анонсировало выставку художника Сергея Селецкого. А потом ивент внезапно отменили. В ответ на вопросы «почему», организаторы объяснили, что «получили много тревожных комментариев» о фигуре Селецкого, но не уточнили, в чем именно его обвиняют. Под постом CreateCulture начались баталии. Сторонники художника возмущались «кэнселингу» из-за «неподтвержденных слухов», противники — объясняли, почему первые не правы. Параллельно в сети появились рассказы бывших и нынешних студентов ЕГУ о неэтичном поведении преподавателя.

Я сам учился в ЕГУ — три последних семестра бакалавриата, куда меня взяли после отчисления из БГУ. Многие пары проходили дистанционно, так что с другими студентами я практически не общался, и о чем шепчутся в кулуарах не знал. Но истории о «жестком преподе с дизайна» долетали даже на меня. И этот преподаватель — Сергей Селецкий. Одни рассказывали, что он доводит студентов до слез и отпускает сексистские и гомофобные шутки, другие делились историями о харассменте — мол, преподаватель спал со студентками. 

Эти слухи обсуждались даже в универском телегам-канале, но разбираться никто не хотел. До объявления выставки Селецкого в CreateCulture Space студенты просто не верили, что у них получится опубличить правду.

Когда в комментариях началась битва сторонников и противников преподавателя, тему подхватили медиа. Одни написали о «первом случае кэнселинга в беларуском искусстве», другие — обратились за комментариями к знакомым художника (которые вряд ли могут судить о его поведении в университете). В ЕГУшных чатах над травоядностью этих текстов откровенно смеялись — иногда, от отчаяния. 

Студентки поделились травматичным опытом, рискуя безопасностью, а в СМИ в центре внимания оказалось обсуждение «отмены» — давайте честно — мало известного широкой публике человека. Мне показалось это несправедливым, поэтому я решил дать возможность высказаться девушкам и разобраться, в чем они обвиняют Селецкого. 

Многие боялись говорить: студенты переживали, что Селецкий может завалить на экзаменах, выпускники — что им не поверят. Однако в итоге я собрал десятки историй о преподавателе. Все они будут опубликованы в этом тексте анонимно: мои герои все еще боятся давления со стороны Сергея Селецкого.

В спорах вокруг этой ситуации часто упоминают Кодекс Академической этики ЕГУ. И без Кодекса понятно, что травить студентов — ненормально. Но на всякий случай закрепим: пункт 3.2 кодекса устанавливает: «отношения между всеми членами академического сообщества строятся на взаимном доверии и уважении», а «дискриминация по признаку возраста, расы/цвета кожи, этнической принадлежности, пола, сексуальной ориентации» недопустимы.

Травля: «Говорил, что мое место среди бомжей и мигрантов»

Студентка Оксана (имя изменено) рассказывает: «На задании по натюрморту моя одногруппница представила работу с кухонными атрибутами, и Селецкий отпустил реплику про «место женщины». С подобным мы сталкиваемся почти каждую пару. Но самое неприятное — агрессия и крики во время просмотров итоговых проектов. Селецкий орал, что мы ничего не умеем, многих отправлял «перевестись на другие программы». Одной студентке просто сказал никогда больше не рисовать. Это доводило до слез». 

Комментируя подобные обвинения «Еврорадио», Селецкий говорил, что против него выступают «недовольные двоечники», а если бы он себе действительно «что-то позволил», то «вылетел бы из университета» из-за комиссии по этике.

Тут, по словам Оксаны (у нее, кстати, хорошая академическая успеваемость), Селецкий лукавит: «Ребята не один раз писали жалобы, но потом узнавали через людей из других групп, что он перед другими преподавателями хвастался стопкой таких жалоб. Смеялся и говорил, что ему за это ничего не будет».

Слова Оксаны подтверждают другие студенты ЕГУ. Например, София (имя изменено), которая провела с Селецким неделю в университетской поездке: «Селецкий унижал меня, сравнивая с бездомными, и говорил, что «мое место среди моих друзей бомжей и мигрантов». Это повторялись изо дня в день (эти слова нам подтвердили два человека — Прим. KYKY). Я из очень бедной семьи, и это по мне видно — думаю, причина буллинга была в этом. Я после поездки пошла к университетской психологине и все ей рассказала. Потом написала заявление в Комиссию по академической этике ЕГУ. Процесс оттягивали месяцами, а потом не включили в комиссию ни одного человека от студенчества — вопреки кодексу этики. 

По версии председателя комиссии Эдуарда Мельникова, задержка была связана с закрытием университета на летние каникулы. Вернуться к делу комиссия смогла только в ноябре, когда были налажены учебные процессы. Представителя от студенчества пригласили в состав комиссии, но она не явилась на заседание: студенческое представительство тогда бастовало против администрации ЕГУ из-за повышения цен на обучение — Прим. KYKY. 

В удовлетворении жалобы мне отказали: я не предоставила однозначных доказательств. Но я не могла без согласия тайно записывать оскорбления на аудио. У студентов, которые могли бы выступить свидетелями, я не посмела просить подтверждения. Для меня было стыдно заново переживать этот опыт, для них — опасно испортить отношения с Селецким. Он на занятиях со смехом рассказывал, что были студентки, которым не нравились его методы преподавания, и теперь это бывшие студентки».

«Из университета я вышла со страхом, что он продолжит мне мстить»

В чатах ЕГУ сохранились переписки десятилетней давности, в которых тогдашние студенты также обсуждали методы преподавания. Я поговорил с некоторыми из них и убедился: претензии появились не вчера.

Алла (имя изменено), поступила в ЕГУ около 15 лет назад: «О Селецком сразу сложилось не самое лучшее впечатление — будто он все еще в армии: груб, несдержан и очень эмоционален. Мы быстро поняли, что ему нравится в 99% копирование его собственного стиля. Однако серьезных проблем на первом курсе с ним не было. На втором году интерес к его предметам у меня пропал, поэтому в первом семестре моя оценка опустилась до семи. Хотя остальные предметы, включая дизайнерские, я сдавала на отлично и получила стипендию.

После сессии мне нужно было отнести Селецкому диск с работами студентов (я была старостой). Он предложил принести его прямо к нему в номер гостиницы, и написал об этом в полвосьмого вечера. От такого предложения мне стало некомфортно, поскольку разговоры об отношениях со студентками уже ходили. Я решила, что не буду ему отвечать. С утра он был зол и написал сообщение, как он разочарован, с большим количеством многоточий. Я отнесла диск напрямую в офис ЕГУ.

Потом мы узнали, что Селецкий начал романтические отношения с девочкой с младшего курса: он сам об этом обмолвился. Мы над ней из-за этого смеялись, хотя сейчас я понимаю, что это был груминг. Может, та девочка на меня пожаловалась, может, его задел мой игнор — но отношение Селецкого ко мне резко ухудшилось. Он начал постоянно критиковать мои работы. У меня есть основания полагать, что это была необъективная оценка: ведь когда меня хвалили другие преподаватели, он менял свое мнение.

Дальше — больше. Для поступления в магистратуру (никак не связанную с дизайном) можно было написать научный проект и выиграть на него стипендию. Я сделала проект, который не имел никакого отношения к дизайну, а его почему-то дали на оценку Селецкому и его другу. От человека в комиссии я узнала, что оба поставили мне очень низкие оценки. В комиссии из-за этого разгорелся конфликт, и Селецкого отстранили из-за некомпетентности (этот факт КУКУ подтвердил еще один источник — Прим. KYKY). Получить стипендию я не смогла: оценки Селецкого нельзя было отменить даже после его отстранения. К счастью, деньги на учебу у меня были, поэтому я все же пошла в магистратуру. Зачем ему было это делать, я не знаю. Но из университета я вышла со страхом, что он продолжит мне мстить. Годами не могла рисовать просто в удовольствие, хотя занималась этим всю жизнь». 

Алла стала первой, кто упомянул об отношениях Селецкого со студентками. Контакт девушки, о которой шла речь, она найти не смогла. Но похожую историю мне рассказала другая бывшая студентка — Инна (имя изменено). Она поступила в ЕГУ намного позже Аллы и сначала поддерживала с Селецким дружеские отношения.

Харассмент: «Селецкий сам рассказывал, как жил со студенткой»

Инна: «Я поступила не на дизайн, где преподавал Селецкий, но его занятия по рисунку все равно посещала — как свободный слушатель. Общались с ним непринужденно, на одной из пар даже поспорили, что за год он научит меня рисовать. За рамки университета это не выходило, но иногда мы случайно пересекались — например, в минском «Корпусе», недалеко от которого у Селецкого была студия. Мы общались весь мой первый курс, чем дальше — тем ближе. 

Однажды старшекурсница предупредила меня быть с ним аккуратной: показала скриншот переписки, где Селецкий «кричал» на студентку — мол, мы с тобой расстаемся. Я решила, что это не мое дело: мы ведь общались только как преподаватель и студентка. Да и скрин меня не удивил: Селецкий сам рассказывал, как жил со студенткой. Меня это не пугало. Я тогда встречалась с парнем — Селецкий об этом знал, так что приставать бы не стал. Да, были пошлые шутки, но я не принимала их на свой счет, потому что он так шутил везде.

На каждом занятии он ругался со студентами: кто-то минимально выступал вразрез с его мнением — и он взрывался. В молодости он занимался боксом и как будто привык вставать в защитную стойку в любой ситуации. Селецкий часто доводил девочек до слез. Одна, после первого курса, даже перевелась в другой вуз — не могла больше рисовать из-за его комментариев. Комментарии эти часто были сексистскими, эйжджисткими и гомофобными.

Потом случился ковид, универ ушел на карантин, а после ушла я — чтобы сосредоточиться на работе. Так наша дружба с Селецким закончилась».  

«Он нарисовал меня, студентку, голой» 

На лекции в ЕГУ в 2019-м Селецкий пошутил: «У нас в университете студентам хорошо. Потому что я смотрю на них — проблем нет, кроме борьбы с харассментом». Правда, студентки эту шутку не поняли. 

Алина (имя изменено): «Я училась в ЕГУ на дизайне. До первого экзамена оставался месяц. У меня не было идей, что представить на просмотр, и я сказала об этом Селецкому на паре. Он спросил: «Что у тебя ассоциируется с твоей жизнью?» — «Что-нибудь абстрактное. Линии какие-нибудь, не знаю» — «Давай подумаем над атрибутами, которые характеризуют твою жизнь». А потом стал показывать, как видит мой проект — нарисовал меня с растрепанными волосами, голую, сидящую на ветке с кошкой. Рядом со мной стояли и остальные ребята, человек шесть-семь. В аудитории все молчали, но после пары подходили ко мне и шепотом говорили: «П*здец». Я этот «рисунок» порвала и выбросила, как только пришла домой. Была маленькая и не понимала, что такие вещи нужно документировать».

История Алины подтвердила давний слух — о том, что однажды Селецкий нарисовал студентку голой. И чем больше я общался с выпускниками ЕГУ, тем больше «слухов» оказывались не выдумкой. 

Дмитрий (имя изменено) говорит, что Селецкий встречался со студентками после пар: «Он звал девушек в бары вечером. К тем, кто ему отказывал, начинал относиться предвзято. Давил, пока не соглашались провести с ним время. После этого отношение становилось замечательным. Я помню четыре случая, когда девушек вынуждали пойти на контакт с ним». 

Похожую историю рассказывает студентка Полина: «Я лично знаю студенток, которые ходили с Селецким выпивать в бар. Я не буду называть их имена, потому что они не давали на это согласие. И зная наше общество, проблему будут видеть не в Селецком, а в них».

Кодекс ЕГУ. Пункт 4.1: «преподаватели должны во всех случаях избегать любых двусмысленных отношений со студентами», поскольку это может «привести к конфликту интересов». Среди примеров нарушений — «желание со стороны преподавателя вступить в интимные отношения со студентом, с которым этот преподаватель связан по причине преподавания курса, выполнения функций научного руководителя или других форм академических связей».

«На своей квартире-студии он сказал, что рядом со мной чувствует себя как влюбленный пацан»

Алина (имя изменено): «Занятия с Селецким проходили классно, он казался очень харизматичным и интересным: живая мимика, крутые истории. Он еще постоянно ходил между партами и давал комментарии студентам. В какой-то момент они стали жесткими, но я воспринимала это как особенность препода, хотя некоторые девочки плакали. 

Первую сессию сдала. Со второй были проблемы: я заболела и не могла готовиться к экзаменам. Особенно переживала из-за предмета Селецкого. Он просит все делать четко по его указаниям, а их я не получила. Написала ему в фэйсбуке — все студенты там с ним общались — попросила консультацию. Он сказал, что будет работать в домашней студии и я могу зайти к нему. Я была рада, что преподаватель пошел мне навстречу и решил уделить свое нерабочее время. Опасений по поводу этой встречи у меня не было. 

Где живет Селецкий, уже знала. Мы как-то ехали в одном автобусе и вышли на одной остановке, тогда он показал, где его квартира-студия. Туда и я поехала. Прикинула, что много времени консультация не займет, и написала другу, чтобы он встретил меня после. 

Зашла в квартиру. Она начиналась с рабочей студии, так что он сказал мне не разуваться — жилое помещение, видимо, находилось дальше. Я открыла папку со всеми работами. Начала рассказывать, что и как сделала — говорила без перерыва несколько минут. Он все это время молчал и странно смотрел на меня. Подумала, что перегрузила его информацией, но он заговорил: «Не знаю, что тебе ответить» — «Что-то неправильно сделала?», — испугалась я. Вместо ответа он выдал, что рядом со мной чувствует себя как подросток, как влюбленный пацан. 

Я не знала, как реагировать: он был почти ровесником моего отца. Просто замерла. А он продолжил, что даже на парах ему сложно находиться со мной в одном пространстве. Я решила перевести все в шутку: «Извините, у меня хорошие отношения с отцом, нет daddy issues. Так что папочка мне не нужен». Подумала, что очень умно отшутилась и закрыла тему, но он стоял в шоке. Тогда я сгребла все свои работы в папку и полетела к двери. Про себя думала: «Слава богу обувь не сняла». 

Подлетела к двери и поняла, что она закрыта. Как отпереть ее, не сообразила. Он подошел и я включила дурочку: «Ой, а дверь закрыта». Он не повелся, переспросил, что я думаю по поводу его слов: «Мне уже пора домой, температура поднимается», — ответила я, подумав, что болезнь — отличное оправдание. Он спросил, может ли обнять на прощание, я ответила «нет». Тогда Селецкий открыл дверь, и я ушла. 

Друг уже ждал меня, я шла к нему, истерически смеясь в голос. Он сначала тоже начал хохотать, смех у меня заразительный, а потом спросил, что случилось, и я говорю: «Препод домогался». 

Я сначала думала, что это моя вина, что я как-то не так себя повела. Может, позволила со мной так общаться.  Что делать дальше, не понимала. В тот момент даже не знала, что в ЕГУ есть комиссия по этике. А писать заявление в полицию не подумала: я одна в другой стране, мне 18 лет. Да и что я сказала бы?

После пар с Селецким не было, мы не взаимодействовали. Я завалила сессию, но восстановилась — и тогда пары с ним возобновились. Однажды я снова написала ему в фэйсбук по учебе, на что он мне ответил: «Здравствуйте, а вы кто?».

«В ту ночь мы переспали»

В комментарии «Еврорадио» Сергей Селецкий отрицает, что студенты когда-либо приходили к нему домой: «Все это буллинг и травля», — говорит он. История Виктории (имя изменено) доказывает обратное. Девушка смогла детально описать, как выглядит квартира преподавателя: 

Виктория: «Селецкий был моим преподавателем с первого курса. Поначалу он казался интересным: настоящий художник со своим вайбом, непохожий на нудных академиков. Но со временем я стала замечать, что ему сложно воспринимать чужие работы объективно: больше хвалит тех, чей стиль похож на его. Несмотря на это, я старалась учиться и смогла закрыть его предмет с лучшими оценками. Ради этого неделями не спала и через силу рисовала — теперь ненавижу это дело. 

Наше общение не выходило за рамки учебы. До момента, когда Селецкий пригласил вместе поработать над художественным проектом. Я согласилась. Подумала, это крутой способ прокачать скилы в дизайне. Работы оказалось очень много, приходилось задерживаться до вечера у него на квартире, чтобы успевать по таймингу проекта.

Его квартира была в старом кирпичном доме с широким подъездом. Прихожая начиналась с длинного коридора, который упирался в ванную. По левую сторону коридора — проем в зал, совмещенный с кухней. Она совсем маленькая. Сразу за ней — стол, где рисовал Селецкий, и белый складной икеевский стул. Слева было два дивана, накрытых синими покрывалами, между ними в углу — белый вытянутый столик с белой круглой лампой, стеллаж с книгами. В противоположном углу — старый камин и журнальный столик, под которыми стояли большие боксы с акварелями. Ближе к двери в спальню — белое зеркало на ножках. В противоположном углу от кухни — синее кресло. Со стороны дивана на стене висела яркая картина и пустой вытянутый холст. В зале было три больших окна с глубокими подоконниками. Над столом между двумя окнами были полки в стене. Спальня была просторной, в ней отдельный гардероб. 

Селецкий был заботливым, делился историями из жизни — например, про то как служил в армии. В один из вечеров рассказал, что глубоко переживает смерть матери. Еще он много говорил о своих акварелях, давал рассматривать скетчбуки, отвечал на все мои «почему, зачем и как». Но была и другая сторона общения, которую я поняла не сразу. Эмоции или переживания, которыми я с ним делилась, он обесценивал. Так и говорил: вот это неважно, а это я себе придумала. Если я высказывала мнение, несовпадающее с его мыслями, он начинал доказывать свою правоту. Давил, пока я с ним не соглашалась. 
 
Как-то он рассказал, что встречался со студенткой. Из его уст это звучало как-то осуждающе по отношению к девушке. Стало немного стремно, но ко мне он не приставал, так что я решила: все хорошо. Но в один из следующих рабочих вечеров, он попытался флиртовать со мной, шутил, прикасался. Я сделала вид, что ничего не заметила, и ушла.  После того случая приставаний долго не было. Пока ближе к завершению проекта мы не выпили в баре — он предложил.

Я собиралась домой, но перед этим нужно было заехать к Селецкому, забрать сумку с ноутом. Поначалу казалось, что я в адекватном состоянии и все контролирую. Но потом меня резко «накрыло»: тело стало ватным, голова плохо соображала. 

Он начал меня обнимать, гладить, и в ту ночь мы переспали. Никаких подробностей и ощущений не помню. Утром я уехала.

Очень болела голова, нужно было поскорее оказаться дома. После той ночи хотелось бросить все и исчезнуть, забыть, что это произошло со мной.

Наше общение аукнулось мне, когда готовила дипломную работу. Селецкого не устраивали все предложенные темы, хотя некоторые идеи изначально подавал он. Это при том, что он даже не был моим научруком — я не хотела его выбирать. В итоге под давлением Селецкого все мои предложения отклонили, и я готовила диплом на тему, которую предложил он».

А что говорит сам Сергей Селецкий? 

После отмены выставки Селецкий дал всего одно интервью, в котором тема харассмента практически не обсуждалась — все другие обвинения он отрицал. На просьбу об интервью изданию «Наша Нива» Селецкий отказал, заявив, что «не готов давать комментарий без адвоката». 

Я также пытался связаться с преподавателем, чтобы дать ему возможность ответить на истории девушек и изложить свою версию событий. Одно из моих сообщений он прочитал и не ответил, а после второго — заблокировал меня в фейсбуке. 

Если вдруг у вас, Сергей, все же появилось желание пообщаться с журналистом KYKY, напишите нам в бот в телеграме — @KYKYmediabot. Мы обещаем, что не будем игнорировать ваш запрос. 

KYKY готов сотрудничать с Комиссией по академической этике ЕГУ и университетом, где собирались провести внутреннее расследование этой ситуации.