Михаилу Жемчужному 65 лет, последний десяток из них он провел в тюрьме. Вернее, в тюрьмах. До этого – в начале нулевых – он работал доцентом в Витебском технологическом университете, руководил госпрограммами и регистрировал патенты. Стал первым беларусом, который зарегистрировал в стране самодельный автомобиль на альтернативном топливе. Но в 2006-м работой Михаила заинтересовался КГБ, уже в 2007-м его обвинили в хищении и осудили на пять лет. Тогда же правозащитники признали Жемчужного политзаключенным: известно, что Михаилу предложили «сдать» свое начальство, но он отказался – за что и попал в колонию.

Когда в 2012-м Михаил вышел на свободу, решил основать правозащитную организацию «Платформ инновейшн». Спустя три года – в 2015-м – его снова арестовали и осудили. Во второй раз Жемчужный получил шесть с половиной лет лишения свободы за то, что якобы дал взятку милиционеру. Сам Михаил вину не признал.

Он вышел на свободу 19 февраля 2021-го. Как он сам говорит, вернулся в пустую квартиру, где не было даже мебели и одежды. Но беларусы буквально за пару дней исправили эту ситуацию. Сейчас Михаил снова занимается защитой прав людей, которые безосновательно оказались за решеткой, и много общается с родственниками осужденных.

За время собственного заключения Жемчужный побывал в тюрьмах Жодино, Могилева, Гродно, Бреста и Минска. Сидел в колониях №9, №10, №11, №14 и разных СИЗО. Далее – наш разговор о том, что происходит с полизаключенными за решеткой и в каких тюрьмах Беларуси самые «комфортные» условия.

«За порядком там следят лидеры криминала». Минская Володарка

KYKY: Михаил, вы – первый, кого признали политзаключенным в Беларуси. Могли себе представить, что в 2021-м в стране будет 500 человек в таком статусе?

Михаил Жемчужный: Большинство заключенных, с кем я был знаком с 2006-го, были политическими, просто официально их таковыми не признавали. Поэтому факт, что сейчас мы знаем про 500 политзеков, не означает, что их не было 15 лет назад – они были в Беларуси всегда, еще со времен Солженицына. Даже сейчас многие люди не признаны политзеками. Тот же Сергей Муханкин, который развернул БЧБ-флаг на администрации колонии, за что получил дополнительный год к своему сроку.

KYKY: Большинство политических содержатся на Володарке в Минске. Вы там тоже были, расскажите про это СИЗО.

М.Ж.: Володарка мне понравилась больше всех: быт там суровый, но отношения между осужденными очень хорошие. Даже репрессий со стороны администрации нет, потому что заключенные всегда встают на защиту друг друга.

На Володарке сохранились воровские традиции, они соблюдаются в СИЗО до сих пор. За порядком там следят лидеры криминала, которые и соблюдают воровские понятия. Эти смотрящие всегда разводят любые конфликты – осужденные на Володарке никогда не дерутся, например. Администрация тоже не может повлиять на заключенных, не может их завербовать. Любая «утка», которую подселяют в камеру, тут же вычисляется и жестоко наказывается.

Но бытовые условия на Володарке оставляют желать лучшего. Потолки в камерах очень высокие, окна – под самым потолком. Нары бывают двух и трехъярусные, в камерах очень тесно – в одной может содержаться до 30 человек. И все они едят за одним столом одновременно. При этом прямо в камерах натянуты веревки, где сушится белье.

KYKY: Адвокаты рассказывали мне, что на Володарке одни из самых адекватных надзирателей.

М.Ж.: Эта информация не приветствуется для разглашения лидерами криминала, но я согласен с тем, что сказали вам адвокаты. Поверьте, в этом СИЗО все требования осужденных выполняются – по первому запросу выдают и одежду, и сигареты. Кто этим занимается, я сказать не могу.

KYKY: Лидеры криминала – это заключенные, которые «держат» СИЗО?

М.Ж.: Вы, как говорится, в теме (смеется). Подобное происходит не только на Володарке – в любой колонии и тюрьме Беларуси есть смотрящие. Чаще всего это люди, которые провели большую часть своей жизни за решеткой, поэтому тюрьма стала их домом, где у них есть влияние.

Как-то в колонии №10 в Новополоцке администрация пыталась нарушить воровские законы. И по приказу смотрящего, который в тот момент находился в ШИЗО (штрафной изолятор – Прим. KYKY), вся колония дружно отказалась от приема пищи. Осужденные пришли в столовую, сели за свои места, но тут же встали и ушли, к еде никто не притронулся. Буквально через час возникшая проблема была решена в пользу осужденных.

Но есть и места, где лидеры криминала, наоборот, сотрудничают с надзирателями – они завербованы. Я лично видел такое в колонии №11 в Волковыске под Гродно. За лояльность уменьшают сроки. Плюс, существуют и коррупционные схемы. Например, когда родственники продают кому-то из администрации колонии машины по символическим ценам, лидеры криминала попадают под УДО или получают особые преференции в колонии. Могут не ходить на «промку», есть отдельно от остальных заключенных и даже получить должность завхоза.

«Медики не подчиняются Минздраву, их руководство – МВД». Колония ИК-№9 в Горках

KYKY: Что с политзключенными чаще всего происходит за решеткой? Есть список «традиционных» наказаний?

М.Ж.: Есть так называемые «пресс-хаты» – это камеры, в которых силовики или другие заключенные избивают человека, пока не сломают его волю. Таким образом заставляют признать свою вину. Одно из самых частых наказаний – приказ встать на растяжку. Это когда ты упираешься руками в стену, наклоняясь близко к земле – стоять так просто невозможно. И когда человек падает, его наказывают за невыполнение требования администрации и отправляют в ШИЗО.

К политзаключенным в местах лишения свободы особенное отношение, которое формируется по звонку КГБ. Как-то меня вызвали и прямо сказали, что «сверху» поступил приказ «давить». Но один из руководителей колонии отказался: «Я не палач, отбывай наказание спокойно. Главное – не вывешивай нигде БЧБ и не пиши «Жыве Беларусь» на стенах». Однако это не понравилось нашим спецслужбам, и спустя время меня перевели в другую колонию, администрация которой уже не стесняясь пыталась применить ко мне пытки. Но, как видите, я живой и здоровый.

KYKY: Мне кажется, сейчас звонок из КГБ нельзя проигнорировать.

М.Ж.: Все зависит от людей. В самой жесткой колонии в Беларуси – ИК-№9 в Горках – около пяти сотрудников отказались меня пытать, за что, конечно, были уволены. Колония в Горках – место, ужаснее которого за все время заключения я действительно не видел. И речь не о бытовых условиях – они там как раз замечательные. Раз в десять дней заключенного в обязательном порядке водят в душ, меняют ему постель и стирают его одежду. Если есть возможность дать пару пачек сигарет, на «швейке» по индивидуальному заказу для вас сошьют робу по размеру из хорошего материала. В общем, никаких проблем, если ты не политзек.

Горки – это Могилевская область, родина нашего бывшего президента. Поэтому в эту колонию стараются свозить самых лояльных к «власти», из-за чего сотрудники с нормальным интеллектом там не выживают. Политзаключенных там особенно не любят.

В 37-м человека по политическим мотивам просто расстреливали, а в колонии №9 сейчас написано на стене: «Нас убивают изнутри».

Помню случай: в 2018-м я находился там в ШИЗО, в соседней камере был глухонемой, не совсем вменяемый осужденный. К нему подсадили еще двух, которые начали над ним издеваться – воровать сигареты и насиловать, и все это проходило под надзором администрации. Они не хотели остановить эти пытки, наоборот, провоцировали их.

KYKY: В одном из интервью вы говорили, что вам в колонии прописали таблетки, после которых у вас начало меняться сознание. Речь про наркотики?

М.Ж.: У меня никогда не было проблем с давлением, но медики в ИК-№9 настраивали, что у меня гипертония и ее надо лечить. Я поверил, после начальник медчасти заявил, что если я взялся принимать таблетки, должен их пить пожизненно, иначе у меня случится инфаркт или инсульт. На третий день приема этих таблеток я неожиданно для себя почувствовал, что не могу встать, если присел на корточки. Потом понял, что вижу каких-то красных пауков, которые бегают по полу, лица чертей. Рассказал об этом адвокату, он ответил, что мне действительно могли дать наркотики, поэтому надо переставать пить таблетки, только так, чтобы этого не заметили сотрудники медчасти. Если бы я стал официально жаловаться на галлюцинации, меня могли бы признать невменяемым и отвезти в Новинки, после чего со мной никто бы всерьез разговаривать не стал. Но когда я перестал принимать тюремные препараты, все прошло. Ни инфаркта, ни инсульта не случилось – на свободу я вышел абсолютно здоровый. 

Медики в тюрьмах и колониях не подчиняются Минздраву, их руководство – это МВД, поэтому и про клятву Гиппократа они, видимо, забыли. Эти врачи выполняют приказы.

«Отрабатывали тактику подавления бунтов». СИЗО №2 в Витебске

М.Ж.: В СИЗО в Витебске на политзаключенных тоже отрабатывали психологические приемы. Начиная с 2006, там устраивали «маски-шоу» – это происходило постоянно. В камеру неожиданно открывалась дверь – и залетали десять человек в черных масках (некоторые даже в дверь не проходили по своим габаритам). Они пугали, били заключенных, гоняли их по коридору. Таким образом чаще всего переодетые офицеры отрабатывали тактику подавления бунтов в местах лишения свободы. Всё это действо снималось на камеру в присутствии врачей и администрации колонии. Насколько я знаю, позже видеозаписи попадали в школы милиции в качестве обучающего материала.

Помню еще случай из этого СИЗО. Я был в карцере 45 суток (хотя по закону больше 15 давать нельзя). Сидел в камере №5, в воскресенье (это была Пасха) в камеру №4 привезли осужденного, который был сильно избит силовиками. У него был сломан позвоночник. При этом человек отказывался от еды, ходил по нужде под себя, потому что встать не мог. Медпомощь ему не оказывали – для этого осужденного необходимо зарегистрировать в карточке медосмотров и поставить диагноз, но в таком случае придется фиксировать все его увечья. Поэтому его поместили в карцер и повесили на дверь табличку «карантин», чтобы даже прокурор туда не смог попасть.

KYKY: Говорят, политических заключенных в местах лишения свободы начали помечать желтыми карточками. Такая практика была всегда?

М.Ж.: С карточками я столкнулся только в 2015-м – когда мне и одному футбольному фанату выписали профилактический надзор как экстремистам и выдали как раз желтые нашивки.

Многие политические часто получали именно такие карточки, но их желтый цвет не говорит, что человек – политзек, он сообщает, что заключенный – экстремист и злостный нарушитель.

Есть еще зеленые карточки, они выдаются осужденным по наркотическим статьям, и красные, которыми обозначают склонных к нападению и побегу. Существуют и карточки для склонных к суициду, но я никогда не сталкивался с такими осужденными, поэтому не знаю, какого они цвета. Так что осужденные по политическим статьям могут получить карточку любого цвета.

KYKY: В тюрьмах и колониях не могли поменять систему, когда официально политическими признали несколько сотен заключенных? 

М.Ж.: Не думаю. Политическим заключенным все еще выдают карточки на основании выдуманных нарушений. Павел Северинец, например, получил красную карточку, из-за чего теперь его перевозят в наручниках. Вы же помните, что в Беларуси политических статей нет? Вот и карточек для этих заключенных тоже нет.

KYKY: Сама система с карточками не напоминает вам концлагерь?

М.Ж.: То, что творится в беларуских колониях и тюрьмах, – покруче концлагеря. Мне кажется, у нас к осужденным и арестованным применяются еще более изощренные пытки и репрессии. Вот недавно парня сняли с самолета. Его избили и заставили признать свою вину, заставили сказать, что к нему относятся лояльно. Таким образом силовики сломали его психику – это и называется убийство человека изнутри. А тех, кого невозможно убить психологически, убивают физически.

KYKY: Вы видели, как люди умирали в тюрьмах?

М.Ж.: Да. Впервые это случилось в 2007-м в Витебске. Мой сокамерник написал заявление в прокуратуру о том, что в СИЗО воруют еду. Через какое-то время нас всех вывели из камеры на прогулку, оставили только его – обычно так делают, когда осужденного этапируют. Но когда мы вернулись, стены и пол камеры были в крови, а этот осужденный сидел на своей кровати – тоже весь в крови. У него сильно кровоточило лицо, вероятно, его ударили о металлические крючки, на которые вешается одежда. Он меня с трудом узнал, хотя мы давно дружили, и смог задать всего один вопрос: «Где я?». Когда я попытался помочь, смотрящий за камерой тут же меня остановил: «Если дотронешься до него, то, что с ним произошло, повесят на всю камеру». Через несколько минут осужденного забрали. Что с ним было дальше, я не знаю. После этого он не появлялся в колониях, я не смог отыскать его в Беларуси.

Второй раз я видел смерть в колонии №14. У одного из моих сокамерников были проблемы с позвоночником. Однажды он просто не смог встать с койки, когда в камеру зашел начальник отряда. Сотрудник колонии воспринял поступок как нарушение и отправил его на 10 суток в ШИЗО. Это было зимой, в штрафном изоляторе в целом очень холодно, но в зимнее время даже здоровому человеку терпеть такой холод практически невозможно. Ты там спишь, пока приседаешь. Когда этот осужденный вышел из ШИЗО, принял душ, переоделся в чистую одежду, написал предсмертную записку и забил себе в сердце металлический стержень. Мы в это время были в столовой, когда вернулись, над ним уже сидели медики. Один из врачей вытянула стержень из его груди – и заключенный сразу же погиб. Хотя если бы стержень не вынимали и оперативно отправили заключенного на операцию, возможно, он бы выжил.

KYKY: В тюрьме могут убить человека намеренно?

М.Ж.: Был случай, осужденный за несколько дней до освобождения якобы сам вскрыл себе вены в душе и тут же скончался. Можете себе представить, что должно случиться, чтобы человек в шаге от свободы решился на суицид? Я больше чем уверен, что с ним таким образом за что-то «рассчитались».

В колонии гораздо сложнее списать погибшую собаку, чем погибшего осужденного – это мне говорили сотрудники администрации. Гибель человека в местах лишения свободы – это даже не ЧП. Поэтому каждый прожитый день в колонии я считал подарком судьбы.

«Майор воровал еду у заключённых». ИВС в Жодино

KYKY: Как кормят в тюрьмах?

М.Ж.: У меня нет претензий ни к одному месту лишения свободы, где я был, по поводу еды. Везде кормят нормально. Например, в ИВС в Жодино меня вообще кормили котлетами из местного ресторана. Дело в том, что своих столовых в ИВС нет, поэтому чаще всего еду туда доставляют из сторонних организаций, с которыми заключен договор. Как я узнал от администрации, в Жодино сотрудничают с местным рестораном. Мне там дали и гарнир, и мясо настоящее и борщ, в котором ложка стояла – я даже дома такой не ел. Конечно, это исключительный случай, но в целом проблем с питанием в тюрьмах и колониях нет, за редким исключением.

Например, когда я поступил в ИК-14 – это колония в Новосадах под Минском – нам давали суп с запахом рыбы, в котором не было ни картошки, ни других овощей. Я написал жалобу в отдел безопасности МВД. Оказалось, еду у заключенных просто воровали – на видео попался майор, который тащил мешок с тушёнкой из столовой. Но после того, как его застукали, подобное не повторялось: если раньше давали кашу с запахом тушенки, после проверки – тушенку с запахом каши.

KYKY: Я задам интимный вопрос. Свидания с женами в тюрьмах разрешают редко – всего раз в год, а то и реже. Как заключенные реализуют потребность в сексе?

М.Ж.: Когда большое количество людей одного пола собираются в одном месте – не обязательно в тюрьме, даже в армии… У людей действительно существует потребность в сексе и ее нужно удовлетворять. В местах лишения свободы это делают при помощи друг друга. Как в женских колониях, так и в мужских люди с различными сексуальными предпочтениями находят друг друга. Например, в первую ночь в колонии №9 мне предложили интимный опыт с осужденным низкого статуса за пачку сигарет. Но так как я предпочитаю женщин, отказался. Это не насилие – в колониях и тюрьмах есть парни, которые оказывают интимные услуги всем желающим.

«Есть храм, стадион и клуб, где выступают детские коллективы». Колония №14 в Новосадах

М.Ж.: Колония в Новосадах – показательная. Там отлично налажен быт: работает стадион, где любой желающий в неограниченном количестве может заниматься спортом, функционирует храм, куда можно приходить молиться. Причем такая опция есть не только для православных, но для католиков и даже мусульман. Работает клуб, куда каждую неделю приезжают артисты.

KYKY: Кто выступает в колонии?

М.Ж.: Честно, я фамилий не запомнил. Точно приезжал церковный хор, детские коллективы выступали. Была еще женщина, которая пела шансон. Она очень раскрепощенно вела себя на сцене.

KYKY: Но ведь сейчас политзаключенные сидят в камерах, где вши, тараканы и крысы.

М.Ж.: Я и такое, конечно, видел. В местах лишения свободы есть камеры для «транзитников» – почти все из них находятся в очень плачевном состоянии. Там и пол, и стены из бетона, по полу бегают крысы – я от скуки некоторых даже кормил.

Крысы и вши – не самое страшное, что может быть в колонии или тюрьме. Я видел ситуации, когда среди осужденных умышленно распространяли такие болезни, как педикулез и туберкулез. Например, в СИЗО в Витебске к нам в камеру, где находилось очень много человек, подселили осужденного с открытой формой туберкулеза. Он всю ночь кашлял, а на утро мы увидели на его подушке кровь. Тут же заявили, чтобы его изолировали, и наше требование выполнили. Однако уже через неделю я увидел, что этот человек находится не в медчасти, а в камере напротив. О том, что администрация осознанно распространяет туберкулез среди осужденных, мне сказал врач из этого же СИЗО – мы с ним были знакомы еще до моего заключения.

В том же СИЗО Витебска меня заразили чесоткой – и не оказывали помощь до тех пор, пока на спине не начали появляться язвы. Следы на коже от этой болезни у меня есть до сих пор.

KYKY: Вы пробыли в тюрьмах и колониях больше 10 лет – за это время там хоть что-то изменилось?

М.Ж.: Психологически стало намного сложнее. На осужденных начали отрабатывать методы подавления их характера, принуждения к рабскому труду. Все наказания нацелены на то, чтобы полностью победить их волю, превратить их в послушную рабочую силу. Такому влиянию не так просто противостоять. Я видел людей, которые поддавались, и у них срабатывал Стокгольмский синдром. Они начинали спорить с правозащитниками и действовать в интересах своих мучителей. 

Если говорить про бытовые условия содержания, то ситуация стала лучше. Если в 2006-м в бетонных камерах бегали тараканы и прыгали вши, сейчас почти везде сделали ремонт, обложили стены и пол плиткой. В 2020-м я увидел идеальные условия в том же Витебске: на окнах – стеклопакеты, вместо маленького «глазка» появились панорамные стекла, в камерах установили видеонаблюдение. В прогулочном дворике сделали крышу из прозрачного пластика, которая защищает заключенных от дождя и снега. В ларьках стало больше продуктов: овощи, фрукты, сладости, мороженое. И теперь там можно тратить любую сумму, которая у тебя есть.

Все тюрьмы, в которых я побывал в последние несколько лет, выглядят так. Кроме Володарки – но это и не тюрьма, а СИЗО. Но, знаете, с холодом и тараканами можно бороться при помощи спорта и тапка, а с психологическими пытками – нет. Поэтому я бы лучше провел все дни своего заключение в разбитой Володарке, чем в комфортабельном СИЗО Витебска, где тебя постоянно мучают.

KYKY: Вы много говорите о том, как писали в тюрьмах жалобы и ваши требования выполняли. Но мне действительно сложно поверить, что желания политзаключенных сейчас кого-то волнуют. В 2021-м возможно отстоять себя, если ты за решеткой?

М.Ж.: Свои права нужно отстаивать всегда, не следует привыкать к репрессиям. Хотя часто кажется, что это бессмысленно, во многих случаях жалобы работают и сейчас. И я знаю людей, которые ни при каких истязаниях, вплоть до угрозы жизни, не соврут, что с ними в тюрьме или СИЗО обращаются по закону. Я, например, в любых ситуациях всегда смело смотрел в глаза сотрудникам милиции – такое наглое поведение, на удивление, их тоже осаждает. Помню, как-то полковник пытался меня в лицо с кулака ударить, когда у меня руки были в наручниках. Я уверен, что вскоре рассчитаюсь с ним законными методами. Самое главное правило – не верь, не бойся, не проси. Если следовать ему, ты выживешь в любой тюрьме.