В этом тексте вы увидите мнение трех экспертов, которые руками и ногами «за» реформы, потому что «в стране уже изменилось и поколение школьников, и их родители, и принципы работы с информацией, а система образования – нет». Андрей Григорьев – преподаватель с 20-летним стажем и опытом работы в системе английского образования, который лично был на заседании Минобразования, поэтому первый опубликовал в своем Facebook вероятные пункты реформы. Валентина Чекан – соучредитель академии для девочек, преподаватель с 20-летним стажем. И Анна Северинец – педагог с 15-летним стажем и писатель. Дальше – только конкретные пункты возможных изменений в системе и мнение наших экспертов по каждой идее.

Идея №1. Набирать в 10-11 классы учеников с общим баллом не ниже семи, а то и восьми – исключение только для аграрных классов. И ввести профильные классы

Андрей Григорьев: «Это, наверное, один из самых спорных пунктов, но он придаёт смысл обучению в 5-9 классах. При таком раскладе и дети, и родители будут чётко понимать: не учишься – дальше будет рабочая профессия. С моей точки зрения, девяти лет вполне достаточно, чтобы понять, что ты хочешь в этой жизни.  Хватит просиживать штаны, чтобы только к десятому классу проснуться и начать что-то делать. Да и проснуться ли? Но уж если набирать в 10-11 классы по высокой шкале, то нужно дать возможность изучать только 3-4 предмета и целенаправленно готовиться к ЦТ. За два года вполне реально подготовить отличных потенциальных студентов. А это, в свою очередь, помогло бы сократить вузовские программы до 3-4 лет».

Валентина Чекан: «Возникает вопрос: а что такого будет в 10-11 классах, раз они потребуют этой селекции? Я верю, что нам нужны школы, где в старших классах будут готовить только одаренных детей. Или такие, где школьникам дают больше не академической, а практической подготовки, потому что есть профилизация. Но такими не должны быть абсолютно все школы – только часть. Предлагать всем уравниловку, которая не принесет пользы в краткосрочной перспективе, бессмысленно. А куда пойдут дети, которым не хватит баллов для прохода в старшие классы – что мы предложим?

Напомню, в стране хотят принять инициативу об обязательном среднем образовании, то есть нельзя будет закончить девять классов и пойти работать на завод.

Второй момент – часто у подростков личные амбиции просыпаются только к 14-15 годам. До девятого класса они увлечены своей физиологией, тусовками и не всегда мотивированы учиться. Педагоги часто наблюдают, как в 10 классе вдруг ребята понимают, что хотят «кем-то» стать, берутся за ум. Так что если мы введем топорную сепарацию, то будем автоматически отсекать подростков, у которых только начали просыпаться амбиции. И что им делать дальше?»

Анна Северинец: «Не вижу в этом изменении ничего позитивного. Во-первых, оно породит серьезную волну приписок в аттестатах за девятый класс. Детям со сложной жизненной ситуацией, которые планируют пойти в десятый, но по оценкам не дотягивают, будут искусственно повышать показатели, например. И не потому, что мы [учителя] все «фальшивомонетчики», мы все – люди, и понимаем, что жизненных выборов больше, чем два. Во-вторых, это изменение конкретно ударит по парням. У мальчиков сейчас есть только одна отсрочка от армии. И что получается: после девятого класса их выпихнут из школы в училище, а потом они сразу пойдут в армию – потому что уже используют свою единственную отсрочку».

Идея №2. Отменить школьные экзамены и ввести итоговую аттестацию, после которой школьник будет получать аттестат сразу с сертификатом для поступления в ВУЗ

Андрей Григорьев: «С этим пунктом абсолютно согласен – про отмену школьных экзаменов я пишу давно и много, они не нужны. Я за то, чтобы убрать из школы вообще все экзамены, сдавать их через РИКЗ».

Валентина Чекан: «Очень часто абитуриент «гадает на профессию» по результатам ЦТ. Условно, хорошо сдал биологию и пошел с документами в медицинский, хотя совсем ничего не знает про врачебное дело. Это огромный минус школьных выпускников. Возьмем людей, которые поступают на тот же менеджмент – подавляющее большинство с абсолютным убеждением, что будут руководителями, но это большое заблуждение. Общий экзамен может изменить неудачный подход к выбору профессии – даст понять, что одного экзамена для определения себя в жизни мало. Плюс, эта реформа снизит стрессовую нагрузку на выпускников, потому что экзаменов станет меньше».

Анна Северинец: «Это действительно разумное изменение – дать детям возможность после школы сдавать не два разнонаправленных экзамена, а один большой. Но вопрос в том, каким в итоге будет этот экзамен. В теории, он может быть похож на российское ЕГЭ – комплекс заданий, состоящий из тестирования, логических задач и эссе.

Но к российскому ЕГЭ есть очень много вопросов, особенно к его проверке. Если у нас решат ввести его аналог, будет разумно спросить: а кто станет проверять третью часть экзамена?

Компьютер может проверить только две первые части, сочинение или эссе компьютер не проверит, это сможет сделать только человек. Но у нас таких проверяющих в большом количестве попросту нет, их и в России столько нет, сколько нужно. Потому что очень мало кто позволяет детям свободу мысли и высказывания. От детей ждут только определенных формулировок, которые банально зазубриваются. Поэтому в конкурсе эссе выигрывают те ученики, которые пишут то, что хочет прочитать педагог, а не те, что излагают свои мысли. Изменение хорошее, но оно упирается в проблему нехватки профессиональных педагогических кадров».

Идея №3. Изменить письменный экзамен после девятого класса: вместо диктанта – изложение

Андрей Григорьев: «Хорошая идея: развитие умения писать творчески обработанный пересказ – ключевой момент к умению излагать свои мысли».

Валентина Чекан: «Согласитесь, написать диктант под диктовку проще, чем выразить свою мысль связанным языком. Натаскать ребенка хорошо писать изложения только за один 11 класс – очень непросто. Этот навык требует системной подготовки, которая начинается в средней школе. Потому что он не про «повтори за мной правильно и догадайся, что я сделала паузу, чтобы ты поставил запятую», а про хороший уровень развития, про умных людей, про интеллектуального школьника. Так что ставлю этому постулату «плюс», потому что считаю: чем сложнее по форме выпускные задания, тем лучше. Они должны быть сопряжены с движением ума».

Анна Северинец: «Идея эта мне не нравится, и не потому, что изложение – плохая экзаменационная форма. Она отличная, но не в наших школьных реалиях.

Современное изложение – это конкурс стенографов, хотя на деле оно пишется для того, чтобы продемонстрировать навык «своими словами адекватно воспроизвожу чужой текст».

И этот навык нельзя проверять, водя пальцем по сборнику изложений. Я каждый год сижу в экзаменационной комиссии – и каждый год как лев дерусь с другими экзаменаторами, чтобы они не проверяли изложения по сборнику на достоверность. У нас мало учителей, которые учат писать такие тексты правильно: в свободной форме, в отрыве от оригинального материала, потому что не каждый педагог может позволить детям проявить себя. Поэтому менять экзаменационный диктант на изложение бессмысленно».

Идея №4. Ввести после 11 класса еще один обязательный экзамен – письменное сочинение

Андрей Григорьев: «Это самое лучшее, что я услышал на совещании в Минобразования! Только сочинение способно показать, как будущий специалист умеет думать и доказывать свою мысль. А думающие люди нам ох как нужны. В той же Англии это обязательный атрибут для поступления в ВУЗ. Вполне согласен с министром (министр подчеркнул, что дети не умеют формулировать мысли и писать связные тексты, но этому нужно учить, на это нужно время – Прим. KYKY), что вводить сочинение сразу не стоит, поскольку утеряны все связи с прошлым – сочинения у нас мало кто умеет писать. Да и научить их писать на данный момент могут считанные преподаватели.

Валентина Чекан: «За умением писать связные тексты стоит очень многое – умение критически мыслить, формулировать идею, работать с источниками, аргументацией и быть смелым в высказываниях. Поэтому учить писать детей, конечно, нужно – из этого вытекает огромный кусок интеллектуальной работы. Новому поколению с клиповым мышлением этот навык, безусловно, тоже нужен. Если мы говорим не про «память рыбки», а про людей, которые живут в огромном потоке информации, и успевают выхватывать из него нужное, и мыслят сразу сценариями. Современные дети нуждаются в навыке переработки и интерпретации информации».

Анна Северинец: «Вы же понимаете, что у нас не учат писать не только изложения, но и сочинения? Последних в школьной программе практически и нет: два сочинения в 9-м классе, и еще два в 11-м – разве это учеба? Дополнительные сочинения дети пишут только по личной инициативе учителя, который решается не только придумать тему этого сочинения, но еще и проверить его у всего класса. На это дня два уходит.  Сейчас у экзаменационного сочинения есть много проблем: кто и по каким критериям будет его проверять, как будем вытравливать субъективизм проверяющего и разницу мнений учителя и ребенка? Это серьезные вопросы, на которые уже нужно начинать отвечать. Но пока и ответов нет, и специалистов. Поэтому есть у меня некоторые опасения».

Идея №5. Ввести в ВУЗах дополнительные внутренние экзамены – психологические тесты, например

Андрей Григорьев: «Я однозначно за эту реформу. ЦТ не раскрывает всего потенциала будущего студента – это только малая академическая часть. Иногда даже не самая главная. Во многих ведущих западных вузах – Кембридж, Оксфорд, Империал Колледж – есть психологическое тестирование. Это внутреннее «сито» в дополнение к школьным экзаменам – то, что ты из себя представляешь, часто важнее оценок».

Валентина Чекан: «Тестирование на профпригодность позволит минимизировать затраты государства на неэффективную подготовку специалистов. Условно, ВУЗ набирает 300 студентов, вкладывается абсолютно во всех. В итоге по профессии идут работать 150, хорошо работать – 50. Некий психологический отбор поможет заранее предложить абитуриенту более подходящую для него специализацию.

Но есть и другой вариант – тестирование уже студентов, например, на втором курсе. Мол, окей, ты определился с общей профессией – менеджер – а сейчас мы расскажем, какое из ее ответвлений тебе больше всего подходит: работа с людьми или финансами. Такой подход позволит ВУЗу скорректировать успеваемость студентов и чаще выпускать уже готовых специалистов.

То есть ВУЗ будет отвечать за качество своих выпускников. Эйчар любой большой компании, который и так пользуется подобными тестами, только спасибо гособразованию скажет».

Анна Северинец: «Насколько мне известно, психологическое тестирование в наших ВУЗах уже есть – при поступлении на журфак, например. Но оно очень странное, и его проходят вообще все – то есть отсева как такового нету. Какой смысл устраивать тестирование и при поступлении на другие специальности, если оно будет проходить по аналогичному принципу «задаем вопросы «с потолка», потому что нам сказали их составить»? Да, в компетентных университетах типа Оксфорда есть устное собеседование, но там ведь и критерии оценки разработаны, и свобода высказывания совсем на другом уровне, и требования к абитуриенту иные. Этот процесс реально на что-то влияет. Чтобы и у нас было так же, прежде всего нужно набрать огромное количество специалистов, которые будут в состоянии оценить, что им на собеседовании расскажут абитуриенты. Я в это не верю».

Идея №6. Дать полную свободу преподавателям в вопросах количества заданного на дом и составлении учебного плана

Андрей Григорьев: «Давно пора».

Валентина Чекан: «Набирая профессионалов в школы, им нужно доверять. Не доверяешь – не набирай».

Анна Северинец: «Если честно, сейчас так тоже можно делать – педагоги уже имеют полное право отклониться от программы и задавать то домашнее задание, которое считают нужным. Только придется свою программу согласовать с директором, но я так делала и делаю всю жизнь. Не вижу в этом пункте ничего революционного».

Идея №7. Увеличить количество часов психологии в педвузах. Ввести колонку психолога в «Настаўніцкай газеце», которому учителя смогут анонимно задавать воросы

Андрей Григорьев: «Положительное начинание. В современной школе быть хорошим психологом даже важнее, чем быть хорошим педагогом. А хорошая поддержка специалистов только поможет избежать острых углов».

Валентина Чекан: «Форма как обычно опередила содержание. Я невольно вспоминаю, чему учила студентов, когда преподавала на кафедре менеджмента – в учебном плане было порядка 12 предметов, связанных с взаимодействием и управлением людьми. А чему меня саму учили в педагогическом университете? Мы зубрили историю психологии, педагогики – все концепции от Яна Амоса Коменского и далее по хронологии. Не было ни конфликтологии, ни прикладной психологии – ничего, в чем должен прокачиваться педагог.

У пилотов, капитанов кораблей есть симуляторы, которые моделируют ситуации типа «либо ты вывезешь и справишься с управлением, либо мы все умрем». Это очень стрессовые симуляторы, но они позволяют понять, готов человек к профессии или нет.

А тех же медиков водят в анатомичку, дают возможность провести пробную операцию. Что есть у потенциальных педагогов? Десяток уроков в школе под присмотром методиста, которые, как правило, не анализируются.

В сухом остатке, педагогов учат объяснять тему урока – и всё. Почему элементарно на семинарах не попытаться воссоздать ситуацию «плохого» урока? Сказать студентам: «Сейчас Лена выйдет к доске, а мы превратимся в 9 «Г» и начнем разносить аудиторию». А потом отрефлексировать этот урок, чтобы у учителей в итоге была своя библиотека методов работы.

Возвращаясь к постулату, меры отличные, но странно, что о них заговорили только сейчас. И я очень боюсь, что в реальности предмет «кризисная психология» станет очередной профанацией. Придумают десять общих лекций на все ВУЗы, и всё».

Анна Северинец: «Это хорошая идея, которую нужно было предложить еще «вчера». Было бы отлично заодно реформировать полностью и «Настаўніцкую газету». Ради одной колонки, где раз в месяц эксперт будет разбирать анонимные письма учителей, лично я ее выписывать не буду. Газета крайне неинтересная. А что касается первой части этого пункта – хочу сказать, что проблему не решит количество часов психологии в педагогических ВУЗах. Проблему решит количество реальных психологов, способных оказать помощь учителю. И мы снова упираемся в проблему кадров».

Идея №8. Вывести должность психолога из подчинения школьному директору, но сохранить в школе его кабинет

Андрей Григорьев: «С этим мы опоздали года на три. Школьные психологи занимаются чем угодно, кроме своих прямых обязанностей. Поэтому я только «за» это изменение».

Валентина Чекан: «Очень разумный постулат. Сейчас школьные психологи выполняют функцию «принеси-подай-замени урок-своди на хоккей». Есть надежда, что это изменится, да и психологов в школе должно  стать больше, чем один, и будет адекватное количество специалистов на сотню учащихся».

Анна Северинец: «Это прекрасное, чудесное нововведение. Главное, чтобы в кабинеты школьных психологов пришли качественные специалисты, которым начнут платить больше, чем 200 рублей. Все реально зависит от человека. У нас в школе, например, работает очень неплохая психолог – она проводит много исследований, тестирований, после которых вывешивает на доске рекомендации по общению с учениками, рассказывает о способах адаптации, дает конкретные рекомендации и нам, и детям. То есть наш психолог важна на своем месте. И так должно быть во всех школах».

Идея №9. Разработать этический кодекс педагога

Андрей Григорьев: «Учитывая, что за последний год в стране уволили двух преподавателей за несоблюдение педагогической этики, это решение абсолютно верное. Давно пора чётко прописать правила игры».

Валентина Чекан: «Окей, этический кодекс педагога – это, наверное, важно. Но педагогическое сообщество сегодня обсуждает необходимость другого потенциального нововведения – социальный контракт между школой, родителем и ребенком, где будут четко прописаны права, обязанности и этические нормы каждой стороны. Потому что учитель как раз понимает, что у него есть сотня обязанностей, он всем должен – и это не про уроки. А родители и дети часто знают только права.

Я же всегда ратую за родительскую ответственность: школа должна перестать выполнять функцию «передержки».

Учителя подписываются на обучение ребенка, плохо, когда они соглашаются взять на себя еще и все аспекты воспитания. Школа – не такой уж большой кусок жизни: если сложить часы, которые ребенок там проводит, получится примерно 3,5 года. Не стоит на нее взваливать еще и обязательства по формированию характера. Стоит помнить об ответственности всех участников образовательного процесса».

Анна Северинец: «Сам по себе кодекс – это хорошо, у врачей, например, есть символическая клятва Гиппократа. Но у меня большой вопрос: а что войдет в этот кодекс? В теории, он может быть предельно общим, с пунктами а-ля «нельзя ругаться матом». Или наоборот, предельно конкретным, где еще больше зарегулируют возможности учителей – скажут, например, что этика не позволяет им публично обсуждать с журналистами инициативы Министерства образования».

Идея №10 вместо вывода. Внести в систему все эти изменения за четыре года

Андрей Григорьев: «Если всё это будет принято, можно будет сказать, что начало настоящей реформе положено. По крайней мере, вырисовывается чёткая структура образования с вполне понятными мотивационными ступенями.  Остаётся вопрос кадров – кто будет это всё делать? По моему мнению, четыре отпущенные года – вполне достаточный срок, чтобы подготовить специалистов, способных управлять школами в новой реальности. Вот об этом я бы и побеспокоился, прежде чем начинать предлагаемые перемены».

Валентина Чекан: «Если скорректировать первый пункт – объяснить, зачем нужен проходной балл в старшие классы, – в целом мы получаем хороший набор реформ. Но надо понимать, что все эти изменения требуют большой подготовки и честности, иначе они просто превратятся в профанацию. Только с хорошей, правильной методической базой они станут движением вперед».

Анна Северинец: «Все эти изменения – не реформы, а косметические разрозненные мероприятия, которые ничего не решат. Я не понимаю, почему их называют реформами. Реформа – долгий сложный процесс, который нужно начинать, когда к нему готово общество. Реформа – это когда люди начинают прислушиваться друг к другу, ездят по миру, изучая иностранный опыт, критически все анализируют, устраивают форумы и обсуждения в прессе, привлекая к ним учителей-практиков. Реформа начинается тогда, когда люди знают, чего они хотят, а Министерство готово воплотить их желания в реальность. У нас этой готовности ни у кого нет, хотя наше образование реально находится в глубоком кризисе. Это как разваливающийся дом – сейчас нам предлагают заклеить трещины в стенах новыми обоями, но из дыр ведь все равно будет дуть. Косметический ремонт нас не спасет».